В мерцании лунного света Николай подвел Эмму к широкой постели. Она села на краешек и позволила ему снять с себя сапожки и чулки. Он знал, что она боится, чувствовал это по ее напряженности, слышал в неровном ритме ее дыхания. Но она безмолвно позволила ему докончить раздевание. Наконец ее бледное тело обнажилось во всей красоте своих изысканно удлиненных очертаний.
Она перекатилась на бок и с трудом пролепетала дрожащим голоском:
– Ник, я… мне необходимо еще водки.
Он слегка улыбнулся, снимая свою одежду.
– Тебе достаточно.
Эмма крепко зажмурилась. Он последовал за ней на кровать и, притянув оцепеневшее тело к себе, стал гладить теплой рукой по спине, стремясь успокоить и прогнать дрожь.
– Не надо бояться. Я покажу тебе, какая ты желанная. Ты же сказала, что хочешь почувствовать себя лучше.
– Мне было лучше, когда я была одета, - сдавленно проворчала она, и Николай рассмеялся.
– Обвей меня руками.
– Я никогда раньше этого не делала.
– Знаю. Я буду очень осторожен, душенька моя.
Он поцеловал ее в плечо, прильнув открытым ртом к ее коже. Эмма робко ответила тем же. Ее язык проложил влажную дорожку вдоль его шеи.
Николая сжигала жажда вторгнуться в нее.
Тело Эммы было стройным и крепким, а грудь - более пышной, чем он ожидал. Трепещущая кожа пылала словно от избытка жизненной силы.
"А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души!"
Впервые в жизни он прочувствовал эту строку Лермонтова, потому что жаждал утонуть в невинности Эммы, поглотить ее целиком, как редкое лакомство.
Он провел руками по ее телу, задерживаясь на нежных ямках под коленками, на тонких лодыжках, расходящихся дугах ключиц. Слегка ободренная бережностью его касаний, Эмма обвила руками его талию, впиваясь кончиками пальцев в ложбинку вдоль позвоночника. Николай покрывал теплыми летучими поцелуями ее груди, нежно втягивал в рот их вершинки, слегка покусывая соски, заставляя ее ахать и стонать от наслаждения. Только после этого дотронулся он до мягких рыжевато-коричневых завитков в средоточии ее бедер, ласково пропуская их между пальцами. Она была девственно скованна, но предательская влага смочила их, и его плоть запульсировала в сладостном предвкушении. Вопрошающие, осторожные касания его пальцев вызвали наверх еще больше жара, еще больше влаги. Он нежно ввел в расщелинку средний палец, поглаживая упругую, скользкую плоть. Она, застонав, замерла под ним, ноги ее судорожно сжались.
