Он заглянул вниз за перила. За ними был долгий путь до последней «точки над его «и»».
«Или сейчас, Дэвид, или никогда. Последнее, что ты можешь сделать, так это исправить свою ошибку, спастись, уйти от всевозможных унижений».
Он обеими руками вцепился в перила, проверяя, насколько они прочны, а затем поднялся на них, стал обеими ногами, нагнулся и посмотрел вниз в темноту, пытаясь оценить высоту. Примерно, двести футов. До блестящих рельсов.
Это было лучшее решение, путь без преград, свободный полет, по воздуху, словно прыжок с вышки в бассейн и уход под воду, а затем сладкое забвение, навсегда. И больше — ничего. И никому никакого вреда, лишь только самому себе, что уже не имеет никакого значения.
Он медленно и аккуратно слез с перил и стал на узкий бетонный выступ шириной примерно в фут. Надо было не потерять равновесия и, не приготовившись, не упасть раньше времени.
Из него вырвался стон.
Звук грусти и тоски.
Но кричать уже было слишком поздно.
Он так долго ждал этого момента, этой команды — столько дней, недель, месяцев.
Он сделал глубокий вдох, наклонился всем своим телом, глядя во мрак ночи, в готовности оттолкнуться от края бетонного выступа, от края жизни, выставив руки вперед, понимая на себя удар о приближающиеся рельсы.
«Прощай, мами…»
«Прощай, папи…»
Он называл их так, когда еще был совсем маленьким.
«Прощай, Энтони. Маленький Тон-Тон…» — он, любя, так дразнил своего младшего брата.
Он замер. И теперь глубокая тоска и размышление о том, насколько все могло бы быть хорошо.
Все, что ему нужно было сделать, лишь отпустить руками перила, выставить их вперед и притвориться, что ныряет, словно лебедь или чайка, заметив под водной гладью рыбу, чтобы схватить ее и затем на лету съесть. И затем будет полет, и воздух будет трепать его кудрявые волосы.
И он сделал именно это.
Он расслабил руки, позволив пальцам освободиться от бетонного ограждения. В то же время он расправился, выгнул грудь, шею, последний раз посмотрев на усыпанное звездами темное небо. Он видел огни приближающегося поезда и слышал хриплый кашель паровой машины, оттолкнулся ногами от края пропасти, и зевающая пустота начала заглатывать его немым вдохом. Он падал. Воздух все сильнее и сильнее гремел в его ушах. Но это не был прыжок в воду, а лишь падение…
«Мама, я не хочу… не буду…» — Ужасная вспышка ясности подобно молнии пронзила его сознание: — «…что я делаю?.. Мама… Папа…»
Отчаянная попытка удержаться за уходящее мгновение, ухватиться в попытке остановить падение. Но он падал. Мост уже был позади, и он кувыркался в воздухе — вместо того, чтобы ровно, нырнуть вниз головой…
