Жалмар медленно и робко, как во сне, двинулся вперед. Он схватился за одежду и хотел сорвать ее, но она обхватила его пальцы. Одежда была живой, но прочной и эластичной, как металлическая фольга.
Девушка бросилась на Жалмара и гневно ударила его, заставляя отступить. На ее руке был черный знак. Теперь она была обнажена, но Жалмар способен был слышать только жуткий треск и свист воздуха, вырывающегося из легких Марио. Внезапно он увидел кровь, выступившую на конвульсивно стягивающейся одежде, и закричал, пытаясь разбудить уже замолкшего Марио.
Потом он опустил глаза. Одежда, как плоский червь, ползла прочь, возвращаясь на плечи девушки, а то, что теперь лежало на земле, больше не было Марио - это была беловато-пурпурная, бесформенная кровавая медуза, из которой торчали белые обломки костей...
Жалмара вырвало. Придя в себя, он посмотрел на девушку полными слез глазами, потом на окровавленный мех и, повернувшись, с разбега прыгнул в пустоту.
Он ждал, ждал часы и бесконечные дни, плавая в теплой, асептической жидкости, потому что у него было сломано более ста костей. Когда он очнулся от долгой ночи анестезии, ему показалось, что он чувствует, как потолок давит на него; он громко завопил или просто подхватил старый вопль. Его успокоили и положили в ванну с жидкостью.
Он помнил, что обязан своей жизнью девушке, которая сообщила о нем посту охраны. Странно - она даже не посмотрела в его сторону. Он не знал, как все это произошло, но, по его мнению, она хотела избежать неприятностей. Вероятно, во время анестезии из его мозга была извлечена вся информация, как это обычно бывает, когда происходит несчастный случай с летальным исходом. Ответственность за это лежит только на Марио и на нем самом. На них, очевидно, условно было наложено наказание, о котором он никогда больше не услышит, так как по марсианским законам этого было достаточно.
Иногда он тосковал по девушке, но потом обнаружил, как относительна и ненадежна память, которая вместо воспоминаний хранит лишь слабые их следы. Он часто пытался спросить себя, увидит ли ее когда-нибудь еще и кто она такая, но с его губ не слетало ни слова, потому что он чувствовал, что если заговорит о ней, психологи, заботящиеся о нем, будут разочарованы. Проходили часы и дни. Иногда для него на стену проецировали картины Марса или других миров. Ему все еще нравилось думать о голубых волосах девушки. Он закрыл глаза, и она явилась к нему обнаженной, с одеждой у ног, а от ее кожи исходил мягкий, холодный свет, перед которым отступает ночь.
