Загадка «Четырех Прудов» | страница 13
Вместо того чтобы лечь спать, я принялся разбирать вещи. Я устал, но не сомкнул глаз. Конвульсии тети Сьюки и наша охота за привидениями при свете факела были для меня чем-то новым, оказывающим далеко не успокоительное действие. Покончив с вещами, я расположился в удобном мягком кресле перед камином и стал изучать портрет. Это было огромное полотно в романтическом стиле Ромни, с пейзажем на заднем фоне. Девушка одета в ниспадающее свободными складками розовое платье, садовая шляпа, полная роз, висит, раскачиваясь, на ее руке, сбоку к ней прижалась шотландская овчарка колли с большими, блестящими глазами. Поза, атрибуты были неестественны, однако художник уловил характер. Лицо Нэнни выглядывало из рамы таким, каким я его помнил с незапамятных времен. Юность, веселье и доброта дрожали на ее губах и смеялись в ее глазах. Казалось, картина была пророчеством всего того счастья, что должно было наступить в будущем. Нэнни в восемнадцать лет, и перед нею – вся жизнь!
А три года спустя она умирала в скучном городке на Западе, вдали от подруг своего детства, без слова прощения от своего отца. Что она сделала, чтобы заслужить такую судьбу? Всего лишь противопоставила свою волю его воле и вышла замуж за человека, которого любила. Ее муж был бедным, но насколько я слышал, весьма достойным парнем. Изучая энергичное, улыбающееся лицо, я ощутил жаркий прилив гнева против ее отца. Каким же мстительным должен быть этот человек, если он по-прежнему питает злобу к дочери, которая уже пятнадцать лет как лежит в могиле! Было мучительно грустно из-за несбывшихся надежд, запечатленных на полотне. Я задул свечи, чтобы стереть из памяти улыбку несчастной малышки Нэнни.
Некоторое время я сидел, угрюмо уставясь на пылающие угли, пока не был разбужен гулким звоном часов в холле, которые медленно отсчитали двенадцать ударов. Поднявшись, я засмеялся и зевнул. Первый приказ доктора был ложиться спать рано! Я торопливо переоделся, но прежде чем лечь, немного задержался возле открытого окна, соблазненный свежестью деревенских ароматов вспаханной земли и прорастающей зелени, доносившихся с влажным легким ветерком. Была безумная ночь, в небе низко висел молодой месяц. Тени метались по лужайке, ветер раскачивал и шевелил деревья. Давным-давно я не наблюдал столь безмятежной картины. Нью-Йорк с его уличной суматохой и столпотворением, с ужасами морга Терри, находился, казалось, на другом континенте.