В 7-м классе наш Василий попал в нехорошую историю, которая мало или никак не отразилась на его дальнейшей участи, но немало способствовала делу нашего просвещения, - какой-то порог оказался перейден нами, сравнимый с утратой невинности. Вдруг оказалось, что на свете не только есть евреи (ну есть и есть, в Галиции их жило немало, у нас на полкласса "А" достало, если не больше), но что это особые люди, служащие для остальных чем-то вроде проверочных слов, к которым каждый должен обращаться, чтобы не допустить ошибки. Потому что в мире, рассчитавшемся на еврея и нееврея, начинается неуправляемая цепная реакция. Короче - мы узнали значение слова "антисемит" (которое в моем представлении до того имело какое-то смутное отношение к симметрии).
Наш признанный комик, без пяти минут двоечник и, как оказывалось теперь, злостный антисемит рос балбесом, до школы ходил в детсад, где то ли нянечки, то ли воспитательницы силой стаскивали с детей трусики в качестве наказания и выставляли затем в раздетом виде на всеобщее обозрение например, под новогоднюю елку. Мы подружились с ним, когда, пойдя в рост, он начал ощущать себя как бы не в своей тарелке: в вымахавшем теле маленькая, как у всех нас, душа почувствовала себя неуютно. Души у всех нас, я так полагаю, были минимального размера, - как бы косящие, очумевшие, суженные, и до поры это никому особенно не мешало. Зато и отличались они в этом возрасте редкой наглядностью - как у насекомых в стадии личинки.
Когда в 67-м году маленький драчливый Израиль управился за неделю с выглядящим на карте огромным Египтом, а в газетах и по ТВ прокатилась антиизраильская кампания, фонтанирующий дурью Васька принялся как-то на перемене самозабвенно носиться по классу и, наскочив на нашего единственного отличника Миню Горского, стиравшего формулы с доски, стал выдирать у него из рук тряпку с криками: "Минька, отдай Суэцкий канал!" Но у неловкого, задастого и рыхлого Миньки обнаружилась неожиданная цепкость. В общем гвалте перемены никто и не обратил внимания, как в борьбе за тряпку после чьего-то особо энергичного рывка Минька неожиданно сверзился на пол под ноги Ваське, никак не ожидавшему такого оборота, и то ли сломал, то ли подвернул руку. На следующий день он появился в школе со своим отцом, приемщиком утильсырья, и с перевязанной рукой. Тут-то и начали развиваться события, в результате которых Минька Горский уже через несколько дней стал учиться в классе "А", а Васька едва не вылетел из школы с клеймом антисемита. Помешало его исключению заступничество класса "Б", где у Миньки, являвшего собой скорее тип зубрилы, не оказалось друзей и даже, вопреки очевидному, сочувствующих, а терять неуправляемого балбеса Ваську, веселившего нас на уроках и переменах, никто не хотел. Как и в учительской, вероятно, не захотели выносить сор из избы. Парторг школы организовала осуждение классом Васькиного проступка, были произнесены негодующие речи учителями, горькие классной руководительницей, порицающие - двумя нашими полуотличницами, а остальные обещали взять дурака на поруки и провести с ним воспитательную работу.
