Однако вскоре и я стал ощущать нечто не совсем мне знакомое и уже классу к шестому знал совершенно точно, что буду это делать с девчонками. Неясно было пока только, как их убедить, что пора бы и начинать, - весь этот ад.
Двор, однако, настоятельно требует продолжить свое описание. И это, честно говоря, меня озадачивает. Его же уже нет давно на свете, все десять раз переменилось - снесено, построено, перестроено, - подобно паразиту он существует еще только в моем мозгу, а кому какое дело до того, что в нем хранится? Значит, этот гад проник и в мое сердце и пустил в нем корни. И сейчас я буду его оттуда выдирать - иди, мучай других, если сможешь, а меня оставь в покое. Я уже далеко не молодой человек и умею вырывать из сердца, когда захочу. Я хочу распрощаться, похоронить тебя, а не брать с собой в могилу, чтобы ты меня доставал еще на том свете! Сейчас, чёрт побери, я сделаю из тебя "секрет" - напишу на бумажном листке и закопаю, ужо тебе! Кто не хочет, пусть дальше не читает. Я все равно доведу свою повесть до конца, пока не почувствую, что отпускает.
Потому, что в этот двор выходили окна моего родительского дома, опустевшие сорок лет спустя. Это мог быть даже внутренний двор тюрьмы - это не имело бы значения. Деревья за эти годы выросли так, что совершенно отняли солнечный свет у жильцов первых трех этажей. Оказавшись однажды в этом прохладном, тенистом дворе, я столкнулся с седой девочкой, выводившей погулять собачку. В их семье и прежде держали только маленьких собачонок. Во дворе под нашими окнами стояла их "Победа", а затем "Жигули", что было в те годы признаком преуспеяния.
Я где-то куролесил, прожил жизнь - не лучшим образом, но старался - не сидел, во всяком случае, сиднем. А она живет все в той же квартире (родители, как мне сказали, поумирали), и голос все такой же резкий, с хрипотцой, только кудряшки стали совсем седыми и лицо все в морщинах. И все эти годы она продолжала выходить в наш двор со сменявшими друг друга собачками, затоптав его своими шагами вконец, до полной однородности и стертости черт - состояния бесплодной земли. Может, так и хорошо, так и надо, но я испытал тогда инфернальный ужас.
И вот продолжаю.
Наш двор находился в центре моего мира, и от него расходились дальние дороги на все стороны света. Вперед пойдешь - друга найдешь. Назад пойдешь в приозерные болота попадешь. Налево пойдешь - минут через пять очутишься на центральной площади города. А направо пойдешь - минуя скрюченные ели, выйдешь к парку и городскому озеру минут через десять. В детстве этот путь отнимал вдвое-втрое больше времени: во-первых, шаги мельче, во-вторых, не было на этом пути ничего похожего друг на друга, даже скрюченные елки все были разные - одной какой-то доисторический мороз завернул верхушку к земле да так и оставил, другую сделал кривобокой, третью наклонил, четвертую расщепил и так далее.
