— Да что ты, Янко! — защищался Сурын. — Тебе кто-то наговорил на меня.
Горнянчин покачал головой:
— Знаешь, Мика, скажу тебе прямо: не верю я тебе.
— Не веришь — не верь, но ты неправ, Янко.
Сурын пожал плечами и нетерпеливо взмахнул кнутом, но Горнянчин держал повозку и не отпускал.
— А ты, Сурын, гляжу я, неплохо о себе заботишься, — сказал он и постучал пальцами по зеркалу.
— А что тут такого, — отговаривался Сурын. — Сам знаешь, женка у меня молодая, а в хате зеркальца приличного нет, вот…
— … вот ты и обобрал кого-то в Визовицы, не так ли? За мешок зерна, да? А может, ты отвез в город картошку?
— Чего ты от меня хочешь, Горнянчин, — распетушился Сурын. — Городские сами лезут в деревню, за еду отдают все…
— А вы и рады, гребете обеими руками! Набиваете шкафы, буфеты, шифоньеры. Золотое времечко для вас, богатеев, наступило, скажу я тебе.
— Ну что ты говоришь, Янко, побойся бога!
— Оставь бога в покое и погляди лучше на себя, — резко ответил Горнянчин. — Ты совсем совесть потерял. Тащишь в свою нору все подряд, что нужно и не нужно.
— Я ведь купил это, Янко, честно купил…
— Знаю я твою честность! Грош ей цена! А деньги у тебя водятся — немало ты добра припрятал, вот и наживаешься теперь на людском горе. Скажешь, нет?
— Не верь этому, Янек, мало ли что люди говорят…
— Ты уж лучше помалкивай. Богатому черт ребенка в люльке качает… Ты небось уже видишь себя старостой, а? Только я вот что скажу тебе, Сурын, — знай меру! Не то доиграешься! А теперь давай езжай!
Горнянчин отпустил повозку, и Сурын погнал коров. Он сидел скорчившись, напуганный и думал, как бы отплатить Горнянчину за обиду. За спиной в повозке дребезжало зеркало.
— Эй ты, — крикнул ему вслед Янек Горнянчин. — Недаром люди называют тебя Сребреником! Тебе лишь бы нажиться!
Янек сплюнул и сошел с дороги на обочину, под ветви дикой черешни.
* * *
На лесосеке, где на месте вырубленных деревьев уже появилась буковая поросль, стоит избушка. Перед ней под старым орехом, который, когда ветрено, царапает ветвями по крыше, расшатанная скамейка и изъеденный древоточцем стол. Вокруг ножек его поднимаются ветки малины. Прежде избушка предназначалась для лесников архиепископа и гостей-охотников, но в последнее время она пустовала, вот ее и приспособили для себя лесорубы Ломигнат и Танечек. В избушке они складывали инструменты, прятались в непогоду, а Танечек там и ночевал, потому что до дому ему было далеко — он жил у Льготских пасек, в Глубоком, как называют те места.
