— Пол поводу… — она не закончила фразу, но это внезапное молчание было столь же красноречивым, как если бы она договорила.
— Да, — сказал я. — Выйдем из комнаты. Мы не можем говорить здесь.
Она пошла за мной. Я рассчитывал пройти во внутренний дворик, но и там за маленькими столиками сидели участники приема. Я подвел ее к невысокой бетонной ограде, окружающей ресторан, подтянулся и сел на нее, болтая ногами.
— Ужасная история, — проговорила она. — Совсем не нужная реклама. Попадет во все газеты.
— Об этом я ничего не знаю, Генриетта. Отель примет все меры, чтобы замять шумиху.
— Ведь объявить о случившемся пришлось мне.
— Такая у вас работа.
— Но мне это не нравится.
— Согласен. Не нравится. Но, судя по вашему виду, вам не нравлюсь я, только потому, что сообщил вам о происшедшем. Мне это тоже не нравится. Интересно, понравилось бы вам войти туда и…
— Замолчите! — К моему удивлению, она готова была расплакаться. Я замолчал, выжидая, заплачет или сдержится. Она не заплакала и спросила:
— Для чего мы сюда пришли?
— Послушайте, он был моим другом. Вчера вечером он не хотел идти с вами, помните? Я заставил его пойти, и именно поэтому он не смог взять в гардеробе пакет, который ему был нужен, и попросил меня это сделать, а я… не смог выполнить его просьбу. Теперь для меня важно убедиться в том, что это не привело к его смерти.
— Как мог пакет иметь столь важное значение?
— В нем были ручки. Джайлс всегда пользовался ручками со своей монограммой, и он забыл их дома. Я не принес пакет вовремя, и он писал автографы единственной ручкой, которая у него была с собой, а в ней кончилась паста, и это вывело его из равновесия. Если бы он не разволновался, он мог бы пойти на ленч книготорговцев и писателей. Но поскольку он был вне себя: он поднялся в свой номер, решил принять душ, чтобы поостыть, и, видимо, упал. Так что в каком-то смысле вина лежит на мне.
— Если дело обстояло так, то чем я могу помочь?
— Я просто хочу знать все, что произошло вечером.
— Мне, собственно, нечего рассказывать. Мы поехали на телевидение и записали передачу.
— А как он вел себя во время записи?
— Самым примерным образом. Очень хорошо говорил. Эту передачу покажут через три недели, приурочат ко дню выхода книги. Если у них котелок варит, прокрутят раньше. Я не удивлюсь, — добавила она с горечью, — если они покажут ее завтра утром, пока съезд еще продолжает работу.
— Надо будет посмотреть, — сказал я. — А что было после записи?
