Последний день Помпеи | страница 3
А Брюллов и его друзья еще долго веселились и закончили день прогулкой на лодках по Неве.
Таинственность петербургской белой ночи, мерный плеск воды, стекающей с весел, застывшие, призрачно тающие в тумане громады дворцов — все это настроило юных художников на возвышенный лад. Веселые студенческие песни уступили место песням о вольности. Гребцы налегли на весла, и когда стали скрываться смутные силуэты дворцов и церковных колоколен, Брюллов, стоя посреди лодки, страстно заговорил:
— А теперь, когда уши и глаза надзирателей и инспекторов нам не страшны, когда нас не видят и не слышат важные господа, как давеча на Крестовском, слушайте, друзья, гимн вольности — творение нашего Пушкина, который из-за этих стихов томится ныне в изгнании…
И над ночной Невой зазвучали разящие пушкинские стихи. Те стихи, которые переписывали друг у друга и тайно хранили юноши и зрелые мужи, все те, кто мечтал о свободе.
В тот вечер в Приютине, на даче у Оленина, поэт Гнедич читал свои новые переводы из «Илиады».
Перевод эпической поэмы легендарного певца Древней Греции стал для Гнедича делом его жизни, и каждый раз на чтение новых глав из великого творения Гомера съезжались близкие друзья поэта. Вот и сегодня на чтении были Крылов, Жуковский, Карамзин, Вяземский.
Читал Гнедич хорошо, с необыкновенным одушевлением. И даже после того, как окончил он чтение, в гостиной не начинали разговора, у всех было ощущение — будто сам Гомер незримо присутствует здесь, внимая своим песням на чужом, но столь гармоническом языке.
Гнедич упивался своим успехом. Молчаливое одобрение таких ценителей ставил он превыше самых громогласных похвал.
Первым заговорил Жуковский:
— Николай Иванович нынче нас всех счастливыми сделал — он «Гомера музу нам явил»… Слова сии принадлежат юному Пушкину. Пушкин прислал Николаю Ивановичу письмо в прозе и стихах. Стихи дивные, я их сразу запомнил.
И Жуковский начал читать:
Далее Жуковский не отважился читать — в следующей строке Пушкин бичевал царя.