Она посмотрела на Йозефа, тот улыбался, она перекрестилась и подумала, что Господь ее не оставил и она нашла хороший конец для этой истории, голос ее звучал теперь сам собой: «А Козловский не захотел после этого вернуться домой, он прямо с трубой в руках отправился на вокзал, сел в ближайший поезд, поехал в Гамбург и там нашел польский цирковой оркестр, который в тот момент отправлялся на корабле в плавание, и им как раз не хватало трубача; теперь он уже давно живет в Америке, работает в большом цирке и во время номеров с цирковыми лошадьми играет "Охотника из Курпфальца", обо всем этом он написал в красивой открытке, которую прислал из Америки».
Она слышала теперь очень громкие звуки, стук молотков и удары, но не могла понять, откуда они доносятся, они шли отовсюду, Йозеф исчез, ее руки вцепились в железные прутья ворот, она слышала голос Йозефа, он доносился из глубины горы, но она слышала его совершенно отчетливо, словно он шептал ей на ухо, и она слышала его слова: «Уголь все катится и катится, это уголь из Дабровы, Йозеф в Даброве бросает его на наклонный спуск, и он катится сюда, поэтому уголь никогда не закончится, мы можем добывать его сколько хотим, уголь никогда не кончится». Он смеялся, смеялся надо всем, над всеми этими историями, над этой жизнью, надо всем миром, вот таким, смеющимся, они его и нашли. Йозеф Мечтатель, который не знал, что три дня и три ночи пролежал в маленьком углублении и чудом вернулся от смерти к жизни, но и потом он всегда утверждал, что пробыл там всего лишь час и его сразу нашли, и при этом, задумчивыми своими глазами глядя на Марию, всегда пытался вспомнить какие-то истории, которые выпали у него из памяти. А Мария эти три дня и три ночи простояла, не отходя, у ворот шахты, целую вечность, как она сказала.
Это было время, которое все, кто о нем вспоминал и рассказывал, называли прекрасной порой – самой прекрасной, какая бывала в Дюссельдорфе.
В третьем этаже дома жил человек, связанный с Вильгельминой весьма серьезными отношениями, – Вампомочь. Его настоящего имени никто не знал, все называли его только так: «Вам помочь», – потому что его появление неизменно сопровождалось этой фразой и, собственно, с нее начиналось. Вампомочь стоял, глядя на вас своими испуганными, полными сочувствия глазами, осунувшееся лицо его выражало озабоченность, унылые морщины – ниже тесного белого накрахмаленного воротничка переходили в бесчисленные морщины и складки одежды, которая висела на его тощем теле и всегда была ему велика, а сложенные на животе руки достойно довершали образ вечной заботы, постоянную готовность к помощи и к состраданию.
