Годы шли, магазинчик процветал, все, что порой может понадобиться человеку, можно было здесь купить, или вам доставали требуемое в течение дня. Все, для чего в Париже строили целый универмаг, Вильгельмина умудрялась хранить на широких полках своего магазинчика, поэтому над его витринами по праву красовалась золотая надпись на черном эмалевом фоне: «Галерея Фонтана».
Густав Фонтана, приземистый, широкоплечий, большеголовый, то обривал свой могучий череп наголо, то отращивал косматую нечесаную гриву. У него были тонкие губы, резко очерченный нос, холодный взгляд, в котором поблескивала ирония. Он обретался преимущественно в своей рабочей каморке под самой крышей и в кругах своих друзей слыл философом и непризнанным гением, к тому же обладавшим воистину энциклопедическими знаниями. Он провел несколько семестров в университетах Берлина, Бонна и Фрайбурга, кажется, чему-то там даже обучался, в основном его занимала философия, что побуждало его все чаще менять место учебы, поскольку вместо философов он находил в аудиториях сплошь «придурков, начетчиков, косноязычных идиотов и отъявленных пустозвонов».
Его окончательное расставание с альма-матер произошло довольно внезапно, хотя среди друзей проделанная им работа считалась summa cum laude, то есть выше всяких похвал, – он взял философский труд в трех томах ординарного профессора своего факультета и стал комментировать его страница за страницей, снабжая печатные истины своего учителя чернильными примечаниями на полях, ставя при этом вопросительные и восклицательные знаки, и от тома к тому количество его примечаний вроде «ну-ну», «да неужели?» и «действительно так?» все росло, а тональность постепенно сменилась с вопросительной на утвердительную, все чаще появлялись суждения типа: «нелогично!», «нет доказательств!», «неверно процитировано!», и наконец в третьем томе его ярость уже не знала границ: «банальности, убогие постулаты, краденые мысли, бессвязный абсурд, гротескная и самодовольная компиляция» – таковы были самые мягкие формулировки; сопровождаемые вихрем вопросительных и восклицательных знаков, они ниспровергали сборник мудрых изречений ничего не подозревающего ординарного профессора до уровня смехотворной поделки, и в самом конце стоял окончательный приговор: «Неудачная курсовая работа. Рекомендую основательно проштудировать историю философии».
Он отослал свою критику ординарному профессору и предложил открытое обсуждение. Это был конец академической карьеры Густава Фонтана, хотя нашлись профессора, которые с удовольствием приняли бы его комментарий к рассмотрению в качестве диссертации, но в этом они признавались только шепотом за закрытыми дверьми. Для своих приятелей-студентов он стал отныне профессором, этот титул неотделим был теперь от его имени, Фонтана переделал его на итальянский манер, и поэтому в пивных заведениях, где он слыл завсегдатаем, частенько можно было услышать вопрос: «Профессоре Фонтана уже здесь?»
