Следовало опросить владельцев ювелирных магазинов и ростовщиков в разных городах.
К концу дня план розыскной работы по "Алмазному фонду" уже лежал на столе Ермаша.
Ермаш внимательно читал, подолгу останавливаясь на каждой странице. Лицо его светилось простодушием, и это простодушие наводило меня на мрачные мысли. Видимо, так же простодушно выглядел в определенные минуты евангелический скептик Фома, у которого чесались руки от непреодолимого желания поскорей и поосновательней ощупать раны своего ближнего.
- Что скажешь?
- Красиво написано, - одобрил Ермаш. - Почерк - загляденье.
- Все?
- Все. А тебе мало?
- Покуда достаточно.
Он подписал мандаты сотрудникам бригады, которые на неопределенное время должны были покинуть Москву, и напомнил:
- Вначале было слово...
- Будет и дело.
- Вот тогда и потолкуем. А сейчас что? Красиво написано. Хоть в рамочку да под стекло.
В отличие от Рычалова Ермаш обладал чувством юмора. Мне даже показалось, что с избытком...
II
К моему немалому удивлению, отыскать людей, имевших в свое время какое-то отношение к Московской федерации анархистских групп, оказалось не так уж сложно.
Несмотря на разоружение отрядов черной гвардии и события, связанные со взрывом в Московском комитете партии, Москва по-прежнему кишела анархистами всех мастей и направлений.
Здесь находились Всероссийская федерация анархистов, которая издавала свой еженедельный журнал, и Московский союз, куда помимо универсалистов вошли также анархо-индивидуалисты.
Пропагандировал на московских фабриках и заводах анархо-кооператор Атабекян. Выступали с лекциями неутомимые фантазеры братья Гордины.
И Липовецкий, не задумываясь, перечислил десятка два людей, которые могли бы мне пригодиться в моей "полицейской", как он выразился, работе.
Среди названных им оказалась и фамилия патриарха русских бомбометателей Христофора Николаевича Муратова.
Отец, как именовали Муратова его сподвижники, вполне заслуживал участи Ритуса. Но за него было его богатое революционное прошлое. Поэтому Муратова в конце концов полностью освободили от наказания.
- Что он теперь делает? - спросил я у Липовецкого.
- Обижается, - коротко ответил Зигмунд.
Этот ответ не только исчерпывающе характеризовал отношение Отца к происходящему, но и всю его послереволюционную деятельность.
Как и многие анархисты-эмигранты, начисто оторвавшиеся от русской действительности, Отец считал, что русский народ, народ-бунтарь, поднявший в 1917 году, в полном соответствии с учением Михаила Бакунина, кровавое знамя всемирного восстания, нуждается лишь в одном - в вождях. А такими вождями, естественно, были старые, закаленные в борьбе бойцы-анархисты. По глубокому убеждению Муратова, народ с нетерпением ждал их возвращения на родину, чтобы под их руководством сбросить с себя путы государственности, которые навязывали массам всякие там монархисты, кадеты, большевики или эсеры.
