Это и был начальник Центророзыска республики Фома Васильевич Ермаш.
Архимандриту Димитрию Ермаш бы не понравился. От всего облика этого человека - от его походки, жестов, манеры говорить, слушать - исходила уверенность. А Александр Викентьевич не любил людей, которые слишком уверенно шагают по жизни. В этом, как, впрочем, и во многом другом, мы с ним расходились.
- Косачевский? - спросил Ермаш у Липовецкого и кивнул в мою сторону.
- Косачевский, - буркнул Зигмунд, не отрывая глаз от тарелки. Он терпеть не мог во время еды никаких разговоров. - Ты же небось уже все знаешь.
- Знаю, - подтвердил Ермаш, - мне Рычалов говорил. Ну, будем знакомы.
Он протянул мне руку.
- А ты вовремя воскрес из мертвых. Хочу с тобой поговорить об "Алмазном фонде". Не возражаете, если переберусь к вам?
Не дожидаясь ответа - кажется, Ермаш исходил из того, что его присутствию всегда и все должны быть рады, - он перенес свою тарелку с супом на наш столик.
Во время еды я несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд.
После обеда он пригласил меня к себе.
- Если не возражаешь, давай потолкуем. - И точно так же, не дожидаясь ответа, поднялся из-за стола.
Мы отдали свои пустые тарелки судомойке, которая тут же опустила их в серебряную лохань с горячей водой, и поднялись к Ермашу.
Он жил двумя этажами выше. Через всю его комнату была протянута веревка. На ней сушилось выстиранное белье.
- Холостой?
- Как видишь. Только верней будет сказать - вдовец. С восемнадцатого вдовствую. Когда Пермь сдавали, жена брюхатой была... Ну и осталась по недомыслию бабьему... Вот так.
Как я имел возможность убедиться, Ермаш досконально изучил все материалы дознания не только по "Алмазному фонду", но и по патриаршей ризнице. Он хорошо ориентировался во всех эпизодах дела, помнил фамилии свидетелей, названия драгоценностей и даже даты.
Он рассчитывал получить от меня сведения, которые по каким-либо причинам не были зафиксированы в документах. Но тут его ждало разочарование. Ничего, кроме алапаевской истории, я ему рассказать не мог. А деятельности брата Василия Мессмера в Алапаевске Ермаш особого значения не придал.
- С Афанасием, понятно, попытаемся раскрутить. Но я не очень-то верю, что через него мы на что-нибудь выйдем.
- Недаром же тебя Фомой окрестили, - пошутил я.
Ермаш лениво улыбнулся:
- Фома неверующий? Это ты в точку... А с чего его так прозвали? Когда-то в церковноприходском учил, да запамятовал.
