Бони Харрис достаточно знал своего босса, чтобы понимать, что тот умышленно доводит себя до очередного извержения. Когда у Карсвелла начинался приступ такого искусственно вызванного гнева, любой человек, оказавшийся у него под рукой, мог немедленно вылететь с работы. Слава Богу, сегодня таким человеком, по-видимому, будет Россман...
Карсвелл посмотрел на пивную банку, будто она вызывала у него отвращение или будто одна мысль о Россмане бесповоротно испортила вкус пива.
– Я собираюсь приказать Засранцу Брауну, чтобы он немедленно вытащил Россмана из-за его письменного стола, а потом присмотрел бы, чтобы тот немедленно оказался на улице. Пусть какой-нибудь другой голодный подонок займется делами благотворительности, потому что я блюю, понимаешь, блюю от того, что меня имеют все идиоты, которые даром просиживают штаны и тратят драгоценное время... Хм... что за пиво такое? Блевотина!
Карсвелл вышвырнул банку на берег, где она еще долго извергала из себя пену.
– Итак, этот Россман может уже через пару часов отправляться в свой дерьмовый дом и зализывать раны. И когда ты достигнешь моего положения, ты лучше заставляй их лизать твою... Верно, Бони?
– Так точно, босс.
– А теперь я схожу вниз, Бони. А ты оставайся тут да позвони Засранцу Брауну.
– О'кей, мистер Карсвелл. Хотите, чтоб я укрепил швартовы?
– Нет.
Карсвелл затопал по трапу, ведущему в его каюту. Там сидела девушка, которая смотрела «Через замочную скважину». У нее были длинные черные волосы, и она носила белый пеньюар, как две капли воды похожий на халат Карсвелла. Она покачала головой и с удивлением в голосе сказала:
– Должны были показывать «Коломбо». Изменили, ничего не сказав.
Карсвелл подошел к телевизору и пальцем нажал на кнопку отключения. Затем он чуть заметно кивнул на дверь своей спальни.
В Йорке Райан Кейт сидел на ступеньках отеля «Магнус» и плакал. Он понимал, что выглядит полным идиотом, сидя на этих ступеньках в своем костюме Оливера Харди, держа обеими руками котелок и низко наклонив толстощекое лицо, по которому текли горькие слезы, падавшие крупными каплями на тротуар.
– Это еще одна вонючая история... – бормотал он, – еще одна вонючая история...
Багровая грань истерии уже готова была отгородить его от царства, где господствовал разум. В любой момент он мог кинуться бежать по улице, визжа во всю глотку. Толстенький Оливер Харди в мешковатых штанах, доходивших ему почти до подмышек, в белой рубашке с галстуком в горошек и в черном, как уголь, пиджаке поверх всего этого великолепия. И он мчался бы по этим улицам, визжа и рыдая, потому что его друг Ли Бартон лежал раздавленный под колесами грузовика. Собралась толпа. Кто-то скатал пальто и подсунул его под голову Ли Бартону. Откуда-то взялся священник, который сейчас читал последние слова молитвы, осеняя мелкими крестными знамениями голову Ли. Все кругом было в крови. Она стекала большими каплями с зигзагообразного узора тяжелых толстых покрышек. Она текла по асфальту ручейком глубокого красного цвета, похожего на сок раздавленной клубники.
