— Как?
— «Не лучше ли оставить мать и бабушек спокойно греться на печках?» Только и всего. Но парень нахально засмеялся и подошел к нам. Вадим загородил меня, а когда тот нахал попытался заглянуть мне в лицо, Вадим ударил его по физиономии. Началась свалка. Прибежали патрули и увели Вадима. Сейчас он уже, наверное, на гауптвахте. Это же несправедливо!
— В какой-то мере — да, если сквернослов остался безнаказанным.
— Его никто и не задерживал. Ты имеешь основание освободить Вадима.
— Если офицер уже на гауптвахте, изменить наказание не в моей власти.
— Разъясни тому, кто арестовал Вадима, и пусть он освободит.
Горин пристально посмотрел на дочь. Как для нее все просто: ошибка того, кто наказал Вадима, очевидна — ее надо исправить. И немедленно. А если Вадима арестовал командир полка, Аркадьев?
— Сначала узнаем, Галя, где находится сейчас твой подзащитный, а потом уже будем думать, как ему помочь.
Горин позвонил дежурному по дивизии. Да, Светланов уже на гауптвахте. Получил десять суток от командира полка, полковника Аркадьева. Конечно, Аркадьев может согласиться освободить Светланова, особенно если совет примет за приказ — в военной жизни грань между ними довольно условная, не всякий ее различает. А что потом? Не воспримет ли новый командир полка такой совет как меру отношения к проступкам: если за разгул кулаков предлагают смягчить наказание, значит, на другие, помельче, можно смотреть сквозь пальцы? Может подумать и хуже: провинившийся — знакомый дочери командира дивизии; выходит, ее встречи с ним комдиву нужнее равенства всех перед уставом.
А как истолкует скорое прощение вины его подчиненный? Не попытается ли таким же образом наводить порядок еще раз? И еще, освободи Светланова — в городе начнутся пересуды, ведь мало кто знает, из-за чего началась драка. Главная пища для разговоров — военный первым пустил в ход: кулаки. И клеймить будут не Светланова, фамилию которого едва ли в городе знают, а старшего лейтенанта, офицера.
И тут же пришли иные доводы. Причиной проступка офицера послужило желание оградить девушку от хулигана. И поспешность, с которой Светланов был отправлен на гауптвахту, им может быть расценена как формализм, как трусость, вызванная намерением побыстрее отреагировать на происшествие и тем избежать упреков. От таких предположений горячей голове недолго военную службу возненавидеть.
А дочь? Кипит, убеждена — Светланов не виноват и его надо освободить, освободить немедленно. Но освободить, тем более немедленно, нельзя. Сможет и захочет ли она понять, как непросто выполнить ее требование?
