У старушки умные, спокойные и чуть насмешливые глаза.
— Вы чьи будете?
— Мы со Свободы, — с достоинством отвечаю я.
— Ишь откуль вас занесло — с Ключевской, по-старому-то, стал быть. Чего вам здесь надо-ть?
— Да вот, бабушка, — начал Юрка. — Про кладбище спросить хочем, да не у кого.
— Какое ишшо кладбишше?
— Про это вот.
— Не было здеся никакова кладбишша, сроду.
— Как — не было? — не поверил я.
— А эдак. Все энти камушки свезли с Михайловского погоста.
— Какого еще Михайловского? — уточнил Юрка.
— Где чичас кино кажут. Грех-то какой на душу взвалили! Непростимай. Могилки-то порушили, камушки сюды свезли. А кости не знамо куды дели. Увезли, верно. Вместе с гробами. На свалку поди.
— А как кино называется? — продолжал Юрка расспрос.
— Того не ведаю. В ём сроду не бывала. На ево месте раньше церковь стояла архангела Михаила. В ей мово родителя отпевали. В тую германьскую помер, царство ему небесное. Спаси и сохрани его душу.
— Я знаю, что это за киношка, — Пушкина, — догадался я.
Мне вспомнилось, как однажды, давненько уже, какой-то пьяный, не старый ещё, неистовствовал в фойе кинотеатра. Грозился взорвать кинотеатр динамитом, потому что в этой земле была похоронена его мать. Пьяного скрутили милиционеры. Его выкрики я воспринял как бред. А оно вон что. Дебош для пьяного закончился тем, что его, связанного по рукам, уволокли куда-то. А я в семнадцатый раз проскользнул — и опять без билета смотрел мировую кинокомедию «Цирк». С артисткой Любовью Орловой, в которую давно слегка втрескался.
Словоохотливая старушка перекрестилась, поглядывая на обезглавленную церковь.
Юрка подмигнул мне многозначительно.
— А что это за церква? — спросил он.
— Равноапостольного князя Лександра Невского.
Мы с Бобыньком переглянулись.
— Он строил, што ли? — удивился Юрка. — Сам? Мы кино про него зырили, помнишь? Как он с псами-лыцарями здорово сражался. Всем бо́шки поотрубал, и они под лёдом в озере захлебнулись. Дак это он её построил?
— Пошто он? Купец наш, челябинский, строил — Хрипатьев. Во искупление своих грехов тяжких. Совесть-то в ём заговорила. Вот и воздвиг храм. За грех свой, великай, за то, что сироту беззащитну обидел, соблазнил, а она руки на себя наложила.
— Такую агромадную церкву один построил? — изумился Юрка. — Во стахановец!
— Пошто один? Цельна артель, сказывают, три года робила. А леворуция опосля возьми да и приключись. Его опосля и осквернили, храм-от. Порушили. А из купалов золочёных што изделали! Народ плакал, глядючи. Столевцы
