Ледолом | страница 61



И каждый раз, когда наши руки двухметровой, умело отточенной зубастой «кормилицей» с шумом и мощным ударом о землю роняли красивую тяжеленную золотистую столетнюю сосну, мне вспоминались отсекаемые бритвенной остроты осколоком сабли ветви захваченного нами «брига», якобы наполненного «золотом».

>1975 год.
>Правка 1980 года
Шумел сурово брянский лес
Шумел сурово брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли,
Как шли на битву партизаны.
И грозной ночью на врагов,
На штаб фашистский, налетели,
И пули звонко меж стволов
В дубра…
В дубравах брянских засвистели.
Врагам в лесах спасенья нет…
Летят советские гранаты,
И командир кричит им вслед:
«Громи,
Громи захватчиков, ребята!»
Шумел сурово брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли,
Как шли с победой партизаны!

Замазка[29]

1943 год, начало лета

В Челябинске на этом месте высится громадное многоэтажное здание. А в то время простиралась городская базарная площадь. Барахолка. Проходя мимо этого дома с высоким и просторным, как танцевальная площадка, крыльцом или поднимаясь на массивные, розового гранита, ступени, мне иногда вспоминается история, приключившаяся здесь в начале лета сорок третьего. Вернее — с нами. Спутником моим подвизался братишка Славик, ему пошёл седьмой год.

…Уходя на работу, мама оставила записку: «Юра, пойди и купи кусок мыла. Деньги завёрнуты в платок. Не потеряй». В узелке обнаруживаю сто пятьдесят рублей. Для нашей семьи это большие и очень нужные для самого необходимого деньги, месячный заработок мамы — восемьсот рублей. Тратить деньги приходилось очень экономно, и в основном — мне. Мамина получка вместе с продуктовыми карточками хранится в незапирающемся — ключи я растерял ещё в далёком детстве — старинном, от бабушки доставшемся, шкафу в пустой, матового стекла, сахарнице, задвинутой для безопасности в глубину верхней полки.

Ежедневная выкупка хлебного пайка и отоваривание продуктовых карточек в магазине, к которому мы прикреплены по месту жительства, — моя забота. Вся ответственность — на мне. И долг перед семьёй.

Маму со Славиком мы почти не видим неделями. Она уходит на завод — мы ещё не проснулись, а возвращается — мы уже в постели: набегавшись за день до изнеможения, спим.

Когда она отдыхает, не знаю. У меня уверенность — никогда. Потому что ночью успевает выстирать нашу одежонку, заштопать чулки и носки и хоть из чего-нибудь сварить, из того, что удалось раздобыть, из подпольных запасов, какую-то еду на следующий день. Или два. Как придётся.