Старики на них смотрели. Лица у всех были морщинисты и темны. С седыми усами. С впалыми ртами. Разные лица, и по-разному, добрыми и недобрыми глазами, смотрели старики. Но больше недобрыми. Чем они недовольны? Кеша слышал от Алимджана, что в чайхане сидеть — не женское дело, видно, Мастура из-за него рискнула. Он робко поглядывал на стариков и услышал, как Мастура спросила:
— Вы не опоздаете на самолет?
Голос у нее был снова скованный.
— Да нет! — ответил он бойко, чтобы поддержать ее. — В девять вечера по-московски, значит, по-ташкентски в двенадцать ночи…
И даже вынул билет из нагрудного кармашка пиджака и похрустел голубой бумажкой, словно бы в подтверждение того, что некуда им спешить и нечего им бояться, ну, может, в жизни больше не увидятся, не сойдутся, земля-то большая, в то время, когда он оставит здесь и свой случайный дом, и этих стариков, и Мастуру, на Шилке ночь уж будет подползать к рассвету. Хотел успокоить ее, пошутить хотел, а сердце все похолодело от мысли, что будет Шилка, и тайга будет, и рассветы, и Черныш послезавтра выберется из своей конуры, чтобы, как всегда, проводить его в лес, затрусить за ним по тропе, а Мастуры не будет.
Не будет — и все.
И какие слова сказать ей, чтобы она была?
Вроде бы знал, что в таких случаях говорят, и вот сейчас был такой случай, а слов не было. И книги читал. В тайге вечера длиннее, чем в городе, без книги рехнуться можно, но и те, книжные, слова забылись или не годились.
Он смотрел на Мастуру словно бы уже издалека и услышал:
— Пойдемте.
Мастура покосилась на стариков из-под своих ресниц.
— А чем они недовольны? — спросил Кеша.
Она уже поставила пиалу и сама встала, он ссыпал рядом мелочь за чай.
За спиной чайханщика стоял десяток самоваров полутораметрового роста. В их блестящих боках, кривясь, отражались со всех сторон сердитые лица. Ну их, пошли!
Они даже не пошли, а побежали вдоль реки, в которой крутилось большущее и черное от времени колесо с жестяными черпаками — чигирь, сказала Мастура на бегу, вспомнив, что она экскурсовод. Колесо скрипело и скрипело, переливая воду на высокий берег, и вода уплывала в сады и огороды, а река спешила дальше, пока не наткнулась на плотину, и Кеша пошел по ее узенькому верху, а внизу гремел, разбиваясь, водопад. Кеша размахивал руками все отчаянней. Может, опять хотел себя показать, но не думал об этом. А вода за плотиной слетала далеко вниз, в ущелье, врезавшееся в парк, вода перевивалась, бурлила, разбрасывая брызги, разлетаясь в пыль, пронизанную светом, неудержимо скатывалась по дну ущелья, как по лотку. Там река превращалась в тугой ручей, набиравший силу и скорость выстрела.
