— Нет, дудки! Я вам говорил — у меня есть свой сейнер. Пересадили? А теперь…
— Ох, Кирюха! — крякнул, потянув губы боком в его сторону, Горбов.
— Это твой сейнер? — вмешался в диспут Ван Ваныч.
— «Ястреб»? Мой.
— Ну и двигай! Живо!
— Я же эту рыбу не брал…
— Формалист в рыбацкой робе! — взвизгнул Алик.
— Ступай на свой сейнер, — наливаясь кровью, велел Горбов.
— Не пойду. Вы какие-то необразованные люди, — завелся снова Кирюха.
Сима взмахом руки скомандовал выключить дополнительные прожекторы, чтобы не перегревались, и конец причала растворился в полумраке.
— Ван Ваныч! — крикнул Алик. — Вы можете обеспечить этого человека? Что вы стоите как пень?
Ван Ваныч тоже крякнул, помолчал и ответил:
— Я могу. Как ваша фамилия, товарищ?
— Зачем? — с опаской проронил Кирюха.
— Киногруппа приносит вам извинения, товарищ. Не будьте барышней. Утром так, а сейчас все иначе. Это кино. Творческий процесс. Вы стоите, и дело стоит, товарищ. Дело государственной важности. Вас снимали утром?
— Снимали, ну?
— На вас израсходовали пленку. А пленка — это же деньги.
— Так снимали-то, как я ушел в баркасе на «Нырок», а вернусь, значит, на «Ястребе»? — засмеялся Кирюха.
— Какое это имеет значение? Этих мелочей никто не заметит.
— Это кино, — напомнил Кирюхе сам Горбов. — Важен принцип.
— Долго еще мне стоять? — заорал с сейнера Сашка Таранец. — Кирюха! Не валяй дурака!
— Товарищи! — обратился к ребятам на «Ястребе» Ван Ваныч. — Воздействуйте на своего друга!
И рыбаки с «Ястреба» загомонили, добрые от удачи:
— Киря! Иди сюда!
— Тебя же силком ссадили! Ты не сам.
— Киря! Без тебя «Ястреб» не «Ястреб».
— Не плавал, а всех держит!
Горбов ласково похлопывал Кирюху по спине, как норовистого коня, а сам подталкивал его к сейнеру. Кирюха шел, тормозя пятками, и повторял, мотая головой:
— Как я буду вам же в глаза смотреть?
Сима снова махнул рукой, и прожекторы накалились и отодвинули ночь подальше от причала. Да, ночь… Плыла уже совсем черная, плотная осенняя ночь над морем, какие бывают только на юге. Алик еще раз все проверил, и тут — ох! — обнаружилось, что нет стариков.
— Как нет? — не поверил своим ушам и глазам Горбов. — Где же они?
Пока хлопотали вокруг Кирюхи, приодетые старики исчезли. Алик обессиленно сел на кнехт, такую толстую металлическую тумбу, к которой приматывают мокрыми концами баркасы на ночь, но тут же подскочил, словно гладкий, как пестик, кнехт был вроде ежа, и забегал по причалу.
— Я с ума сойду!
— Кузя, — попросил Гена Кайранский Кузю Второго, оторвавшись от сочинения речи и найдя его глазами, — ты можешь выяснить, куда делись старики? Не в службу, а в дружбу.
