Журналистка ещё больше утвердилась в своих первоначальных прозрениях, извлекла блокнот и, пользуясь тем, что диктофон фиксировал все перипетии допроса, принялась стенографировать собственные догадки. Стенография была для неё делом привычным, а материал для предстоящей милой беседы с Кайтусем доставлял дополнительное удовольствие. В настоящий же момент беседа представлялась безнадёжно односторонней.
Судья по ему одному известной причине тяжело вздохнул и продолжал:
— Ну и что было дальше? Климчак тоже вышел?
— Вышел и взял меня за руку, я сделала пару шагов и очутилась уже за калиткой, а когда обернулась, увидела, что такси вместе с Гоноратой и Павловской уехало.
— И не вырывалась?
— Он за руку меня повёл через капусту, и я начала вырываться.
— Там же собака была, вы её видели?
— Нет.
— И не слышали, как лаяла?
— Нет.
Интересные последствия алкогольного опьянения! Большая шумная собака становится невидимой и неслышимой, а на первый план на этом пленэре выходит капуста, по природе своей существо, скорее, молчаливое. Что за чушь эта Стася городит?
— И что было дальше?
— Он вынул из-под пиджака простыню и разложил в углу участка.
— И что?
— Я хотела пойти домой. А он сказал, отсюда уже не выйдешь. Хотел, чтобы я ему отдалась.
— Вы проверяли, закрыта ли калитка?
— Нет, он сказал, что заперта, а я поверила.
— А как вы очутились в подвале?
— Я хотела оказаться поближе к калитке, говорила, что мне зябко. Он заволок меня в подвал.
— И что её так тянуло к этой запертой калитке, которую она даже не проверила? — яростно прошипела Патриция. — А судья даже не спросит!
Нет, старый хрыч голову себе калиткой не забивал, ему гораздо интереснее был подвальный стриптиз. Но Стася ожиданий не оправдала, описала раздевание весьма сумбурно, только возмущалась, что Климчак оторвал ей пуговицу на юбке. Один из заседателей вдруг оживился, сунул руку под стол, покопался в каком-то ящике и с триумфом извлёк на свет божий толстый пакет, достал из него что-то махонькое в целлофановом пакетике. И вручил судье.
Судья терпеливо переждал все его манипуляции и, с отвращением взяв сей предмет кончиками пальцев за уголок, потряс перед публикой.
— Это та пуговица?
Стася имела полное право со своего места не распознать предмет из слегка помятого и отсвечивающего целлофана, однако ответила без тени сомнения:
— Да, это она По цвету узнаю.
— «Обвиняемая опознала вещественное доказательство…»
— Пострадавшая! — прошипел в ярости прокурор.
