Здесь оказалось не так. Конечно, в Эшториле на пляже загорал народ, но без членовредительства и плотности «лежим бутербродом, поворачиваемся по команде». Жара прогнала туристов с улиц Лиссабона, и лишь редкие солнцестойкие особи бродили вокруг изумительно красивой Беленской башни, резного сокровища города, чудом уцелевшего во время землетрясения в конце восемнадцатого века. Кое-кто прятался под сводами громадного монастыря Жеронимуш, построенного в том же стиле еще в эпоху Великих географических открытий, – под этими сводами, в тени изукрашенных резьбой колонн, можно было отыскать прохладу.
Когда оставили машину на подземной стоянке и отправились бродить по городу пешком (расположенный на семи холмах Лиссабон не был приспособлен для автомобильного осмотра), вымощенные мозаичными плитами улицы словно вымерли, хотя уже подступал вечер и стало прохладнее, чем пару часов назад.
– Сюда вообще не очень много туристов ездит, – объяснила Софи. – Отчасти поэтому я и выбрала Португалию. Здесь можно не толкаться в толпе. Особенно в августе.
– Нам же лучше, – философски заметил Женя.
Лиссабон понравился ему – и туристической немноголюдностью, и некоей чуждостью, непохожестью на все остальное. Бессмысленно сравнивать разные страны и разные культуры – и все же Ильясов сравнивал в основном с близкой Испанией, которая всегда подпирала Португалию под бок. Даже языки чем-то похожи, тут говорили «Ola»[6], как на барселонских улицах, и что-то знакомое встречалось в грации, в движениях местных жителей, в скуластых лицах, в черных, как сливы, глазах.
И тем не менее все было другое, и это чувствовалось.
Иными были желтые трамвайчики – сами по себе визитная карточка города, – с кряхтением пробиравшиеся по узким улицам, где не всякая машина протиснется. Даже удалось прокатиться на маршруте номер 28, самом удобном, идущем мимо основных достопримечательностей исторического центра. Иными были деревья – бесконечно цветущая бугенвиллея, глициния, которая давно должна бы окочуриться под жарким солнцем, но превосходно себя чувствовала и активно цвела. Иными были и строения, резьба на камне, даже сам камень – другой, светлый, словно в него вложили парочку лунных лучей.
Женя снимал кладку монастыря Жеронимуш, затем – стены домов на улицах, алые черепичные крыши. Фасады многих зданий были снизу доверху покрыты яркими плитками с узорами, а в них – встроенные картинки, похожие на изразцы. Картинки назывались «азулежу», продавались в виде сувениров в любом, даже самом захудалом магазинчике, и с них то смотрела печальная Дева Мария, то показывала бок каравелла под всеми парусами.
