– А вы находите это абсолютно невероятным? – изогнулась тонкая бровь.
– Этот джентльмен – щеголь и фат. Воротнички его рубашек так высоки, что он с трудом поворачивает голову, а сюртуки пошиты настолько в обтяжку, что разошлись бы по швам, вздумай барон размозжить кому-нибудь череп.
– Можете оставаться при своем мнении. Однако он победил в двух дуэлях…
– Да, двадцать лет назад.
– … и, к тому же, ярый противник отмены рабства.
– Как и множество других жителей Лондона.
– Справедливо. Но сколько из них заходили так далеко, чтобы угрожать епископу?
– Квиллиан угрожал? Это Прескотт вам рассказал?
– В этом не было необходимости. Мы с его преосвященством прогуливались в субботу в Гайд-парке, когда лорд Квиллиан начал цепляться к епископу.
– Цепляться?
– Вот именно. Он, в частности, предостерег Прескотта, чтобы тот отказался от выступлений в поддержку закона об отмене рабства, заметив, что людям, живущим в стеклянных домах, не следует бросаться камнями.
– Это могло быть сказано вовсе не в качестве угрозы.
– Да, но барон еще добавил: «Смотрите, как бы ваш собственный дом не разбился вдребезги, ваше преосвященство».
Себастьян глянул на аллею перед заросшим входом в старый сад Ранела[18], где Том прогуливал пару серых лошадей.
– Вы, конечно, понимаете, что теперь я вцеплюсь в лорда Квиллиана.
– Надеюсь на это всем сердцем. А иначе зачем бы мне это вам сообщать?
– Вы ведь не думаете на самом деле, что этот потасканный модник как-то причастен к смерти епископа, – хмыкнул виконт.
– Напротив, – возразила Геро, поворачивая обратно к часовне.
– Говорите, убитый был вашим другом? – пристроился рядом Девлин.
– Да.
– Тогда расскажите мне о нем.
Мисс Джарвис устремила взгляд туда, где, сложив руки за спиной, терпеливо дожидался полноватый усатый доктор. Себастьян заметил, как тоскливо и горестно сжалось ее лицо.
– Разве можно несколькими словами описать такую полную жизненных сил, многогранную личность? Он был… он был самым сострадательным и внимательным человеком, которого мне доводилось знать.
– Я слышал, епископ поддерживал реформы.
На губах Геро промелькнула странная грустная улыбка.
– Это я поддерживаю реформы. Френсис Прескотт делал гораздо больше. Я видела, как он отдал свой плащ замерзающей на улице женщине и, остановив карету, взял на руки грязного, истощенного ребенка, брошенного на обочине.
– Похоже, он был настоящим святым.
– Святым? – собеседница задумалась. – Нет, святым он не был. Он был человеком, таким, как и все мы.
