— Ну что же, — вздохнул папа, побарабанил пальцами по подоконнику и отошел от окна. Остановился передо мною. — Ну что же? Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай. Небось никто там тебя не укусит.
Я изо всех сил старался сдержаться, чтоб от радости не броситься к нему на шею. Отец взглянул на маму.
— Пусть понемногу привыкает к самостоятельности, он уже большой.
— Да ведь он еще ребенок, — возразила мама. — И если ты настоящий отец, то постараешься, чтоб он остался дома.
— А я не желаю! — воскликнул я. — Не хочу я сидеть дома, и я уже не ребенок!
Отец легонько шлепнул меня по затылку.
— Не ори, — сухо сказал он, а потом добавил: — Иди-ка прогуляйся!
Я медленно плелся по тополиной аллее, что тянулась до самого вокзала, где в одном из новых домов жила Аленка. Разные чувства смешались в моей душе. Стоило подумать о маме, как меня одолевала жалость, а когда вспоминалось, какими словами неделю назад выпроваживал меня из дома отец, я снова кипел от возмущения. А кроме жалости и упрямства, я сознавал, как мне снова хочется вместе со своей компанией уйти куда-нибудь в заброшенные края, где можно полагаться только на себя, где никто не посмеет отнекиваться — завтра, дескать, не смогу, родители не отпустят. Мне хотелось, чтобы в этом огромном мире у нас образовался свой собственный, маленький мирок, где мы были бы и судьями, и советчиками, и командирами. Рассуждая так, я вовсе сбрасывал со счетов Станду. Наверное, оттого, что он никогда не подчеркивал своего превосходства, хотя был и старше нас, и умнее, и опытнее.
Подойдя к Аленкиному дому, я обнаружил, что ее родители сидят под окном на лавочке, проводя субботний вечер так же, как это принято и в нашей семье. Мать штопала, а отец читал газеты. Над его головой вились облачка табачного дыма, через распахнутое окно кухни доносился голос радиодиктора, а на гребне крыши распевал черный дрозд. Этакая семейная идиллия, которая меня не раздражала только в одном случае — если у меня с собой интересная книга. Однако для полноты картины недоставало одной особы.
— Добрый вечер! — поздоровался я прямо через калитку. — Аленка дома?
Пани Ванькова вздрогнула и оторвалась от шитья. Рядом с ней зашелестела газета, и с правой стороны выплыла трубка.
— Алена уехала в замок Винтице, — буркнул пан Ванек и снова исчез за разворотом «Руде право».
— Да ведь это же Лойзик! — воскликнула пани Ванькова. — Лойзик Шульц!
Газета в руках пана Ванека держалась по-прежнему стойко и прямо, а из-за нее доносилось какое-то равнодушное бормотание.
