. Но затем, не делая допущений для отдельных событий, Монтю продолжает ограничивать и заключать свободные формы раковин, цветов и листьев внутри квадратов, кругов, прямоугольников, треугольников, эллипсов и шестиугольников. Ниже геометрических фигур, однако, фотографии показывают хаотические контуры, случайное распределение пятен, наросты бунтарского вида, прожилки беспорядочного размера и расположения, каждые из которых не только характеризуют индивидуальность, но и включают её
sine qua non, тот порывистый беспорядок, который уклоняется от поддающихся измерению обобщений, как это делают природные объекты.
Очевидно, что, когда мы имеем дело с внешностью вещей и нашим восприятием их, диаграммы столь же бесполезны, как и слова. Даже после самого лучшего геометрического анализа или словесного описания образы, которые мы стремимся вызвать к жизни, остаются туманными и нестабильными, склонными к тому, чтобы быть искажёнными малейшим прикосновением интерпретации.
Будучи знакомым с этими трудностями, Маремш поддержал его наблюдения образными примерами теоретических, но реальных ситуаций, из которых посредством прямого сравнения естественных и рукотворных объектов, с величайшей ясностью проявляется смысл органичности.
Признаваясь, что «невозможно научить кого-либо понимать органичность, но, если нам повезёт, мы понимаем её так же естественно, как ходим», венгерский философ привлекает нас непосредственно к пониманию отдельных случаев, в которых ставятся лицом к лицу различные уровни и степени органичности. От изучения примеров, часть которых приводится здесь, концепция органичности приобретает основательность, свободная от ограничивающих крайностей и неверного толкования словесных объяснений.
Взяв теорию Уоддингтона в качестве своей отправной точки, Маремш представляет себя на пляже, глядящим на гальку. Хотя действие воды притупило острые кончики и стёрло какие-то острые грани, формы остаются несомненно органическими и не поддающимися ни малейшему геометрическому определению (рис. 7a). Даже в кучке исключительно правильной гальки, совершенный сферический объект немедленно бросается в глаза как искусственная вещь. Любой ребёнок признал бы бильярдный шар как бильярдный шар, даже если он обработан действием солнца и волн, соли и стачивающего песка (рис. 7b). Так же для нас не будет составлять никакой трудности распознавание гальки среди группы бильярдных шаров (рис. 7c). Но Маремш замечает, что, если бы один из шаров был раздроблен надвое, мы узнали бы его как бильярдный шар только «по ассоциации». Среди гальки этот расколотый шар было бы трудно различить как искусственный объект из-за агрессивной «органичности» излома. «Продолжительное изнашивание, — замечает Маремш, — придаёт человеческим изделиям некоторую степень органичности».
