Сдатчикам приходилось с ним туго: дотошен, упрям немногословный моряк.
Учат офицеров у Фармана и Блерио так же, как штатских авиаторов, — кое-как. Им помогает Ефимов — уже инструктор. Они же его подкармливают: помните печальную телеграмму, как стыдно и больно первому русскому авиатору, что милые ученики (у офицеров все же суточные) платят за него…
Новый 1910 год явился в обе столицы, пузырясь шипучим. Больше всего в Белокаменной выпито в «Метрополе» — 1119 бутылок. Недавно открытый «Эрмитаж» безнадежно отстал — 500 бутылок. У Тестова подают знаменитые растегаи с налимьими печенками. Оркестрион громогласно выводит. «Вот как жили при Аскольде наши деды и отцы!» Отдуваясь, кличут тройки, мчат к «Яру», за нового хозяина которого, предприимчивого ярославца Судакова, выбившегося из дорогомиловских половых, некто интеллигентный провозглашает тост: «Великий Перикл перед смертью сказал, что уходит гордо, потому что никого за всю жизнь не заставил плакать, наш же гостеприимный амфитрион никому, господа, не испортил желудок!» Звон бокалов, громогласное: «Многая лета!» Под утро катят дальше по шоссе, во Всехсвятское: там в трактире Натрускина интерьер повторяет декорацию сцены в Мокром из спектакля «Братья Карамазовы» Художественного общедоступного театра. Мужчины во фраках с пластронами снежной белизны, дамы в бриллиантах вздрагивают от звуков кошмарного хора, их нервы взвинчивает дикая пляска. Это приятно будоражит, в этом некие черты декаданса — не-с па, ма шер?
Общественная атмосфера второй половины первого десятилетия XX века несла в себе черты гниения. Участились самоубийства. Особенно среди молодежи, студентов.
Казалось, революционный подъем пятого года, проливши кровь, стал и очистительным вихрем. Казалось, высочайший манифест, даровав Думу — не законосовещательную, бессильную, булыгинскую, но уже законодательную, — приблизил страну к началам европейского демократического мышления, Казалось бы, I Дума, в которой вовсе не получили мест крайние правые, подавляющим же большинством обладали кадеты, смываясь с трудовиками (легальное наименование официально запрещенной партии социалистов-революционеров), вела страну к парламентской монархии на западный образец. Если вообще не к республике. Первая Дума вскоре распущена, но большинство депутатов продолжило заседания в Выборге, обратилось с воззванием к общественности (верно, им мнилось сходство с теми депутатами Генеральных Штатов от третьего сословия, которые в Версале, удалясь в залу для игры в мяч, провозгласили себя Национальным собранием. Увы и ах, воззвание — «выборгский крендель» — не из того теста). Но роспуск Думы не повлек за собой изменения положения о выборах, вторая даже несколько полевела…
