Падре Эрнандо загодя пообещал девочке роль маленького ангелочка с крылышками. Это же обещание было дано еще десятку детей поселка, которые были не старше шести лет. Ангелов должно было быть не менее дюжины.
Платье для будущего ангела сшила Летисия, выполнявшая, когда надо, еще работу прачки и швеи. Летисия была неграмотная негритянка необъятных размеров и необъятной же доброты. Самой заветной ее мечтой было завести детей. Любила она их до безумия, но с семьей у нее как-то не сложилось. Никто к ней не сватался, хотя она была еще довольно молода (ей не было двадцати пяти) и некоторые даже находили ее симпатичной. Женихи ходили к другим, обходя ее стороной. Она уже почти смирилась с этим неутешительным положением дел. Часто в таких случаях люди затаивают на кого-нибудь злобу за свою не сложившуюся судьбу, но Летисия ничем не выказывала своего недовольства, не такой она была человек.
Однажды, когда Мария, шаля, положила на ее стул подушечку с иголками и кухарка села на нее, то бедная негритянка не сказала ни слова упрека, лишь покачала головой. Потом стала вытаскивать из огромного зада глубоко впившиеся иглы. Вытащив их все до одной и воткнув обратно в подушечку, тяжело ступая ушла к себе в комнату. Девочке вдруг стало ужасно стыдно. Когда перед этим она положила иглы на стул, то совершенно не предполагала, что из этого может произойти. Она думала, что Летисия заметит ее шалость и все обернется веселой шуткой, над которой они вместе потом и посмеются.
— Какая же я гадкая! — воскликнула она, хлеща себя по рукам, да так сильно, что они тут же покраснели, став похожими на клешни маленького вареного крабика, что привозили по средам в селение рыбаки.
Не переставая бить себя, она кинулась вслед за ушедшей кухаркой. Летисия стояла у окна спиной к двери, сложив руки на большой груди. Мария подбежала к ней, увидела, что та плачет. И неудивительно, это ведь очень больно, сесть на торчащие во все стороны, как у дикобраза, иглы. Девочка обняла служанку, прижалась к ее толстому животу и заревела так, будто сейчас умрет от горя. Захлебываясь слезами и заиканием, произнесла:
— Л-летисия, ми-милая, прости м-м-меня! Милая-милая, Л-л-летисия, прости м-меня, я г-гад-гадкая… — и она завыла, не в силах больше говорить от рыданий и стыда.
Негритянка чувствовала, как мокнет от горячих детских слез и липнет к коже ткань ее цветастого платья около пупка и гладила свою маленькую хозяйку по головке. Конечно же, она простила девочку.
