Пожилой жандарм сказал: «Мы Вас должны взять и повезти для дачи свидетельских показаний». Очевидно, не хотели они видеть истерию сопротивления. Вообще не знаю, чем было вызвано их «благородство». Ведь знали они, что везут меня в тюрьму, ведь знали, что я оставляю 28-дневного ребенка!
Я попросила разрешения покормить ребенка, для чего удалилась в другую комнату. Меня обступили соседи и чужие совсем люди. Кормя малыша, я быстро давала распоряжения Лидии Ивановне, а главное - своей приятельнице, в доме которой я сейчас жила, Кире Щербицкой. Я знала, что расстаюсь с сыном и, возможно, навсегда, но слез моих и моего душевного смятения никто не увидит. Я же среди врагов. Единственные, кто мне помогут, - это Кира и Л. Ив., которая остается с новорожденным.
Вам интересны мои распоряжения? Извольте: адрес моих родителей в Ленинграде, куда переслать ребенка после моей смерти, чем кормить - у меня запасы манной, риса, сахара. А утром попросите грудного молока у кормящей соседки доктора Исакович.
Когда я направлялась кормить сына, я спросила, нужны ли какие документы? Тут быстро в разговор вмешался толмач-полячок и по-польски мне сказал: «Если пани признается, что она Бесолова, то документов уже не требуется. Мы берём Вас для того, когда документы уже не нужны!»
«Сволочь! - подумала я, - всё равно слез моих тебе не увидать, не получишь ты этого удовольствия!»
Вот последние распоряжения отданы, засунута наспех пеленка в лифчик, чтобы не промокнуть от молока. Весть о моем аресте быстро разнеслась по всему дому. Все жильцы высыпали на улицу. Никого я не видела, только слышала, как всхлипывали женщины. Женщины! Они понимали эту трагедию! Я еще не успела ее ощутить. Слишком все быстро произошло. Я уже сижу в машине «скорой помощи», которая мчится по направлению к гродненской тюрьме.
...Прошло с этого момента более сорока лет. Я ушла на заслуженный отдых. По совету детей и знакомых решила кое-что написать о жизни на оккупированной территории. Многие детали стерлись из памяти, а самые горькие моменты живут – до сих пор помню. И невольно появляются слезы, не выплаканные, очевидно, тогда. Не знаю, кому они будут интересны?..
Вот мы и приехали. Оказывается, в машине я была не одна. Вместе со мной привезли интересную молодую женщину, по-видимому, кавказской национальности. На ходу быстро знакомимся: врач Остоянц, жена советского летчика.
В «приемной» нас встречает полупьяный толстый, с красной неприятной физиономией тип в голубовато-синем мундире. Он заорал, обращаясь ко мне: «Где Ваш муж?»
