Все, над чем я бился со второй половины 70-х годов вплоть до того, как это рухнуло, это попытка создать внутри данной среды прослойки, пропитанной мировоззрением. Новым мировоззрением, классовым. Этому мешало все: концепция бесклассового государства, классическая концепция диктатуры пролетариата, все остальное.
В итоге, став классом, по сути, в системе производительных сил и оставшись прослойкой по мировоззрению и по всему остальному, интеллигенция и грохнула как себя, так и народ. Она историческую функцию не выполнила. А выполнила, наоборот, функцию антиисторическую. И отвечает, прежде всего, за совершенные ею преступления. Как потому, что именно она (наряду с обыдленным мещанством и преступностью) поволокла «Коломбину» в стойло этого «Арлекина», так и потому, что она не осознала себя в новом качестве, чему в существенной степени помешали ее герои — и либеральные (типа академика Сахарова), и консервативные (типа Солженицына). Они все увели данную прослойку от осознания того, что она уже становится классом, а это мучительный переход из одного состояния в другое.
Номенклатура же не хотела делиться властью с новым классом, не хотела преобразовывать прослойку в этот новый класс, боялась до смерти этого нового класса и имела к этому определенные основания. В итоге она его грохнула вместе со страной. И решила, что лучше она превратится в буржуазию на обломках страны — в паразитарную, криминальную буржуазию, — чем начнет с кем-то делиться властью в обновленном Советском Союзе.
Слабейшим звеном во всей этой системе оказалась именно прослойка интеллигенции, которая должна была преобразовываться в этот новый класс, потому что ее-то и грохнули беспощадно, системно. Она в ту сторону поволокла процесс. Она этот процесс обслужила. По большому счету, она и обслужила ту же номенклатуру, которую привыкла обслуживать, только обслужила самую ее грязную и подлую криминальную часть. Получила свои «30 сребреников» — и после этого в качестве массового слоя или прослойки начала загибаться. И превратилась в самую потерпевшую, самую социально игнорируемую группу в стране. Никто не потерял столько, сколько она, в грубейшем социальном смысле.
Как я много раз говорил, если раньше средний рабочий, водитель, жил в несколько раз хуже профессора, то теперь он живет в несколько раз лучше профессора — не потому, что профессор живет так замечательно, а потому, что профессор просто загибается. И эта самая прослойка, весь этот интеллектуальный субстрат, будет первым уничтожен, если продолжится псевдокапиталистическая оргия. Он не нужен. Ликвидкому он не нужен. Ликвидком всячески намекает этому классу, что надо либо валить, либо самоликвидироваться. И все. Небольшая часть встроилась в эти отношения и играет роль некой обслуги, кто-то уехал, все остальные загибаются.
