«Мне кажется, что пора вводить в обиход термин „построссийское пространство“. Так вот, если говорить о русских территориях построссийского пространства, то они должны быть организованы на основе регионализма. В какой форме этот регионализм реализуется, зависит от конкретных условий. Это может быть асимметричная федерация, конфедерация, совокупность полностью независимых государств, типа Дальневосточной республики, Сибирской республики, Уральской республики, Балтийской Руси и т. д., и т. п. Но не хотелось бы забегать вперед. Все решит сам народ. При этом учтем, не нынешний народ, а народ, получивший опыт борьбы с империей, опыт борьбы за свободу, опыт взаимодействия с другими народами в этой борьбе».
Речь, как понимает читатель, идет именно о русском народе, который, по мысли профессора, должен уничтожить, развалить Российское государство в борьбе за свою свободу — в союзе с другими свободолюбивыми народами России, разумеется. Типа чеченцев, которым он не забывает пообещать давно желанное: «Полная независимость Кавказа. Причем с возвращением всех захваченных империей территорий».
Чеченский корреспондент спросил его прямо: «Как Вы относитесь к процессу развала России?.. Что он принесет русскому народу, благо или потери?».
«В перспективе этот развал, несомненно, неизбежен, — с готовностью провещал профессор. — Я считаю, что к 2015 году Россия развалится со стопроцентной вероятностью. Но она может развалиться и раньше… Как я к этому отношусь? Как к благу для русского народа, который этим государством уничтожается со скоростью более миллиона человек в год. Думаю, что и другие народы России не будут возражать против развала России. При этом, чем раньше это произойдет, тем лучше для всех нас»[3].
Мне приходилось более-менее подробно анализировать взгляды Хомякова, выраженные в т. н. «Программе НОРНА»[4]. Я окрестил их национал-анархизмом и анархической русофобией.
Кульбит и выверт мысли юных последователей старого провокатора как раз и состоит в том, что они, мимикрируя, перекрестили эту систему убеждений — в национал-демократию.
Мне бы хотелось, как рекомендовал Конфуций, «исправить имена», то есть вернуть понятия и концепции в предназначенную им классификационную ячейку. И показать, во-первых, что к национал-демократии (и вообще к демократии) анархизм относится так, как абсурд, ловко слепленный из здравой идеи умственными спекуляциями, — к самой этой идее. А во-вторых, что национал-анархизм потому так и называется, что ничего, кроме анархии, не обещает тем безумцам, которые поддадутся его соблазнам. Как понимает читатель, при некотором навыке до абсурда можно довести любую мысль. О том, как это делают юные выползки из хомяковско-широпаевского гнезда, речь и пойдет.
