Дискуссии…
Когда оказалось, что теория Риала верна и человек может погрузиться в поток времени, дискуссии не закончились. Если уж сравнивать время с рекой, то река эта обладала слишком мощным течением. Чтобы плыть в прошлое, то есть двигаться против всей массы этих “вод”, нужно было владеть колоссальной энергией. Оправдаются ли такие затраты?.. Риал умел убеждать! Его авторитет был огромен. Не случайно друзья называли его — Творец Времени, или просто — Творец.
Только Анхела всегда называла его — Риал.
В тот вечер, который она провела на берегу реки, Риал проводил первый конкретный опыт — специальная капсула, временная ловушка, должна была на несколько часов доставить его в семидесятые годы двадцать второго века и вернуть обратно. Но случилось непредвиденное — жестокая гроза вывела из строя распределитель энергии, и никто не мог сказать: в какое время, в какую пучину истории погрузился исследователь, как в батискафе, потерявшем возможность всплывать. Раз за разом гоняли временную ловушку в предполагаемую точку перехода, но ловушка не приносила ничего. Риал не вернулся. Риал исчез!
Гигантские потери энергии заставили прекратить поиски. Пришла пора раздумий, как говорила Анхела — мой век. Именно ей удалось настоять в Совете континентов на новой попытке — погрузиться в самые бурные дни двадцатого века.
Анхела выбрала Танию. Отсталая, нищая страна — здесь удобно было заниматься делами. Что бы Анхела ни делала — своя среди своих! — ее действия могли вызвать в худшем случае снисходительную улыбку: дочь миллионера, чудачка! Обаятельная, безвредная, любящая розыгрыши чудачка!
Почему двадцатый век?.. Анхела знала — куда бы ни попал Риал, он не мог не оставить вещественных, материальных следов. И легче всего их можно было отыскать именно в двадцатом веке, среди людей, добравшихся до главных тайн истории.
Был и еще один довод — спрайс!
Спрайс неуничтожим. Он мог оказаться на запястье кочевника Золотой орды или фаворитки Людовика XV, в свайном поселке древних норманнов или в лаборатории алхимика; рано или поздно, но он окажется и в руках ученых двадцатого века, века бурного, противоречивого, склонного к крайностям. Могла ли такая находка вызвать поистине болезненный интерес? — однозначного ответа тут быть не могло. Но вещь, сопоставимая только с будущим, могла сама по себе подсказать — будущее, в котором отказывали человечеству многие весьма влиятельные философы, существует! Его не убила гонка вооружений, его не убила тупость обманутых масс, его не убили ошибки лидеров! Но раз так, раз это будущее уже сейчас существует, не проще ли отказаться от борьбы, от тяжких трудов, не проще ли просто ждать? Будущее гуманно, будущее всесильно! Разве не протянут люди будущего руку помощи своим погрязшим в неразрешимых проблемах предкам? И разве, наконец, это не могло вызвать к жизни нечто вроде новой, вполне объяснимой религии — с возвращением Творца, с воскрешением всех для рая?
