Муж заметил жену первым и заорал не своим голосом:
– Что тебе тут надо, стерва?!
Тут и деваха оглянулась, и Даша узнала Светлану, склоняемую по всему поселку дочку Ирины Павловны. Та смотрела на нее как на досадную букашку на своем пути. Взяв себя в руки, Даша с достоинством ответила:
– Я думала, что это мой дом, и считала, что могу прийти сюда в любое время. Но теперь вижу, что ошиблась!
Закрыла дверь и побежала прочь, глотая соленые слезы. Душа отчаянно болела, хотя о чем было жалеть? Ведь всё было ясно так давно, это просто она упорно не хотела ничего замечать. Сама и виновата, давно надо было уйти от Валерия, не дожидаясь такого позора. Страдание заслоняло все доводы рассудка, который твердил, что всё к лучшему, что всё образуется, но не мог пробиться через горячечное осознание беды. Оно гнало ее вперед в поисках защиты и укрытия, и она спешила, забыв, что ей не у кого просить помощи.
Прибежав на работу, сбросила куртку, и, не помня себя, кинулась наверх. Опомнилась уже в объятиях Юрия, который целовал ее с все возрастающим лихорадочным жаром. Как она очутилась в его номере, не помнила совершенно. Почувствовала стальной захват его рук, как будто она долгожданный трофей. Пол, ушедший из-под ног, подсказал, что он внес ее в комнату. Через мгновенье ощутила прохладу простыни, сильное мужское тело на себе, вжимающееся в нее в раскаленном молчании.
Почему-то после первого раза он принялся униженно извиняться, как будто совершил нечто недозволенное, она не поняла, почему – Валерий всегда вел себя совершенно так же, и не считал свое поведение чем-то из ряда вон выходящим. Но потом она поняла, в чем дело – Юрий, как настоящий мужчина, старался доставить удовольствие сначала ей, потом уже себе.
В голове мелькнула мимолетная, но крайне неприятная мысль: – до чего же бездарно я провела последние годы своей жизни! Ведь ни разу в постели с мужем не было и намека на подобное наслаждение. В их доме и днем и ночью правила были одинаковые: жена должна ублажать мужа, а не наоборот.
А вот Юрий целовал ее снова и снова, не боясь уронить свой мужской авторитет, и она отвечала, сначала несмело, но по мере того, как ласки любовника становились всё откровеннее, уже ничего не стесняясь и не таясь, стараясь забыть обо всем на свете в непреодолимой жажде призрачной иллюзорной любви, и всё повторялось снова и снова.
Под утро, устав так, что не было сил пошевелиться, они лежали, обнявшись, на кровати, и обессилено дремали.
