Эта декоративность была, собственно, его основным свойством. В облике Чарторийского не было врезывающихся в память черт. Этот человек прожил жизнь необыкновенную по блеску фабулы. Но, при несомненном своем уме, при прекрасных душевных качествах, сам он от этой фабулы чуть отставал. Грансеньером прошел он через два столетия, через великие исторические дела, через несколько исторических эпох. Бледноваты и его неоконченные мемуары, очень привлекательные по тону: он дурно ни о ком почти не отозвался из бесчисленных людей, с которыми столь по–разному сталкивала его жизнь, — обо всех говорит сдержанно, любезно — по–грансеньерски. Ни по мемуарам, ни по дипломатическим этюдам мы не получим точного представления об его душевном облике. Жизнь должна была утомить князя Адама. Но он и вошел в нее как будто несколько утомленный от природы. Сложны были и обстоятельства его биографии: не все было ясно в происхождении, не все было гладко в отношениях с Александром Павловичем. В чем правда? Что такое измена? Вполне бесспорно было немногое: любовь к Польше — самая привлекательная черта старого романтика. Под конец жизни этот задержавшийся на земле человек XVIII столетия поддерживал близкую связь с иезуитами. У них, по крайней мере, все было твердо и определенно. Уж очень шаталось все остальное в мире.
Как большинству Чарторийских, ему была послана очень долгая жизнь. Думаю, что в пору второй империи этот 90–летний старец, который был политическим деятелем в дни Французской революции, участвовал в походе 1792 года, представлялся Екатерине II, на посту русского министра руководил борьбой с тем Наполеоном — с дядей, — должен был казаться людям истинным чудом. По польским делам он вел переговоры с английскими и французскими министрами второй половины XIX века, — вероятно, они казались ему мальчишками: в свое время — правда, по русским делам — он вел переговоры с Питтом и Талейраном!
Польская эмиграция с ним примирилась, — он, в сущности, и занимался больше благотворительной деятельностью. Впрочем, в особо торжественных случаях еще выступал с речами на десятом десятке лет жизни. Теперь он был великий изгнанник, egregius exsul Польши. Эту роль князь Чарторийский исполнял с большим умением, тактом и достоинством до самых последних своих дней. Он скончался 15 июля 1861 года. В надгробном слове, произнесенном в церкви в Монморанси, сообщалось, что последние слова его были: «Я благословляю Польшу». «И душа его, — говорил французский оратор, — с последним вздохом, на крыльях молитвы отнесла к Господу Богу имя, память и несчастье его родины».
