– Я знаю, о чем ты говоришь… Древние греки называли это катарсис. Очищение через страдание. Такие фильмы, книги, спектакли очень нужны, чтобы напоминать людям, что они люди. У Достоевского все книги такие… Про душу. Поэтому, когда их читаешь, она и рвется. Как это ты сказала? «На кусочки»… Правильно, так оно и есть.
Несколько минут они шли молча. Наконец Кемаль, замедлив шаг, произнес:
– Нам сюда.
Настя проследила за рукой Кемаля и ахнула:
– Ничего себе!
Двухпалубная, сверкающая кипенной белизной яхта покачивалась на волнах с царственной ленцой.
У трапа их встретил парень лет двадцати пяти в майке с надписью: «Welcome to paradise!»[23] Галантно шаркнул ногой, склонился в полупоклоне.
– Я чувствую себя английской королевой, – хмыкнула Настя.
Кемаль в ответ состроил разочарованную гримасу:
– Ну что такое Англия? Я хочу, чтоб ты почувствовала себя владычицей морскою.
– Согласна, – кивнула Тищенко и, приподняв подол, стала медленно подниматься по трапу.
– «А сама-то величава, выступает, будто пава!» – счастливо смеясь, процитировал Кемаль.
Они поднялись на верхнюю палубу, где под полотняным тентом стояли плетеные кресла и изящный столик со столешницей под мрамор. Встречавший их внизу матрос что-то спросил. Кемаль перевел:
– Сок из каких фруктов дама предпочитает?
– Свежевыжатый? – зачем-то уточнила Тищенко, хотя в Москве пила разведенный концентрат из бумажных пакетов, а в навороченном турецком отеле – и вовсе какую-то ядовито-желтую бурду из огромных, булькающих, как колбы в химлаборатории, емкостей.
– Безусловно, ваше величество.
– Тогда, пожалуйста, из гуавы.
Кемаль удивленно вздернул брови и обратился к матросу. Тот виновато развел руками.
– Не вели казнить, вели миловать! – пропел Кемаль и бухнулся лбом в столешницу. – Нет у нас гуавы!
На лице у матроса застыл неподдельный испуг. Настя коротко мотнула в его сторону головой:
– Ну хватит уже, а то бедный мальчик сейчас в обморок грохнется!
Кемаль перевел глаза на матроса и захохотал. Тот тоже позволил себе улыбнуться.
– Грейпфруты есть? – спросила у утиравшего слезы Кемаля Настя.
Морячок, не дожидаясь перевода, радостно закивал головой:
– Yes! Yes!
– Тащи! – скомандовала Тищенко, сопроводив распоряжение разудалым жестом: приподняла и с размаху опустила на столешницу руку с раскрытой ладонью.
– Ты что, действительно любишь гуаву? – недоверчиво поинтересовался Камиль.
– Я ее никогда не пробовала, – призналась Тищенко.
– Поверь мне на слово, гадость неимоверная. И пахнет, как… протухшая вода.
