Он всё ещё неопределённо улыбался. Чего это он сегодня так развеселился?
— Я хотел сказать, — продолжил он, когда она снова сосредоточила на нём внимание. — что со мной говорила птица…
Китиара подозрительно подняла бровь. Его фраза казалась выдумкой — но с Рейстлином вы никогда не могли быть ни в чём уверенны. Этот ребёнок был странным, специфичным. Так как он не много говорил с другими детьми, он мог разговаривать с птицами.
Но отвечают ли ему птицы? И вообще что это за птицы в это время года, в Утехе?
— Какая птица? — раздраженно спросила она.
— Коричневая птица. — ответил Рейстлин, пожимая плечами, как будто это была незначительная информация. — Кончики крыльев белые. — и тут же машинально добавил — Просто пролетала мимо, по каким-то своим делам.
— Хорошо. Что же сказала коричневая птица? — подтолкнула его Китиара, начиная принимать сидячее положение.
— Сказала, что сегодня будет экстра-специальный день.
— О, — невпечатлённым тоном ответила она. — Экстра-специально хороший, или экстра-особенно плохой?
— Хм. — глубокомысленно сказал Рейстлин. — Вероятно, хороший. Она казалась счастливой.
Старшая сестра Рейстлина стала одевать ботинки.
— Конечно, если имеешь дело с коричневыми птицами, — авторитетно добавил он. — То узнать это трудно. Они думают, что каждый день особенный. Не много нужно, чтобы убедить их.
— Оптимисты, — сухо сказала Кит.
— Угу. — согласился Рейстлин.
Она встала и окинула его оценивающим взглядом. Выражение его лица было безусловно бесхитростным, почти ангельским. И вообще Рейстлин был одарён богатым воображением.
Китиара, зевая, схватила тунику и стала одевать её через голову. Карамон — вот кто был предсказуем. Если бы он увидел коричневую птицу, то не пытался бы с ней заговорить, а постарался бы поймать её сетью или попасть в неё камнем. Услышите шумную возню — значит, там Карамон.
Утомлённая до крайности после почти пяти лет ухаживания за близнецами, забот, волнения за них и обучения как она могла — фактически, после пяти лет материнства — Китиара чувствовала, что может проспать целый месяц. Ей тело болело, она чувствовала, что её разум притупляется. Она ненавидела мысли о том, как она будет себя чувствовать ещё через пять лет.
Её мать на самом деле так никогда и не выздоровела после травмирующего рождения близнецов. Казалось, что с ней всё в порядке, по крайней мере физически, но она всё же чаще лежала в кровати, чем поднималась. В течении пяти лет она ела всё меньше и продолжала чахнуть. Её бледные светлые волосы стали призрачно белыми. На съежившимся лице Розамун её серые глаза были жутко большими и смотрели куда-то за горизонт. Куда-то в другой мир.
