Мы тихо покинули темную крипту с костями святого, который подарил свое имя Шотландии и внес лепту в формирование «Юнион Джека». Я было попытался довести наши национальные коллизии до юного итальянского гида, преданного почитателя святого Андрея, но вскоре махнул рукой на эту затею. Трудно рассказывать о личной унии шотландского короля человеку, который никогда не слышал о Шотландии.
Когда я жил на Капри, с моего балкона открывался замечательный вид: зеленые виноградники сбегали по склону холма и упирались прямо в лазурно-голубое море, а вдалеке, почти у самой кромки горизонта, виднелся остров Сицилия.
После наступления ночи небо и море сливались в едином темно-синем цвете. Трудно было разобрать, где кончается море и начинается звездное небо, поскольку у моря имелись собственные звезды. Они сияли на многие мили окрест, отражаясь в спокойной, почти стоячей морской воде. Впрочем, если приглядеться, можно было заметить, что крошечные светящиеся огоньки медленно перемещаются и складываются в неведомые созвездия. Мне объяснили, что это горят лампы на рыбачьих лодках, которые каждую ночь выходят на промысел в море.
Я загорелся желанием тоже побывать на ночной рыбалке, и один из местных рыбаков, старый Сальваторе, согласился взять меня с собой. Итак, вечером я обрядился в особые рыбацкие штаны и пару легких туфель на веревочной подошве. Экипированный таким образом я заявился на набережную Марина-Гранде, где меня уже дожидался Сальваторе со своей лодкой. Солнце к тому моменту успело сесть, но небо еще не утратило характерного розового цвета.
Море было абсолютно спокойным, будто сделанным из плотного синего стекла. На востоке вырисовывался темный контур Везувия — зловещая громада, над вершиной которой курился зеленовато-желтый дымок. Слева вдалеке сверкал иллюминацией Неаполь: цепочка мерцающих огней протянулась вдоль побережья, словно драгоценное ожерелье на шее ночи.
А вокруг нас на многие мили были разбросаны такие же лодки, как наша, — рыбачий флот Капри медленно дрейфовал по Тирренскому морю в поисках ночного улова. Я порадовался тихой погоде, ибо хрупкие эти суденышки способны плавать лишь при полном штиле. В плохую погоду они не выходят в море.
Старому Сальваторе около семидесяти, однако он умудрился сохранить фигуру восемнадцатилетнего юноши. Пока мы гребли от берега, он поведал мне, что является отцом четырнадцати детей.
— Десять хорошо, — сообщил он на своем ломаном английском, — а четыре нет, не хорошо.
