Джордж чертыхнулся и помотал головой:
— Будь осторожна, Илэйн! — Он погрозил ей пальцем. — Обещай, что будешь на такси возвращаться с работы, ладно? Нечего торчать в темноте на автобусной остановке.
Она вытаращилась на мужа, заулыбалась.
— О, Джордж! Старый ты осел!
И все же Илэйн не могла не признаться самой себе, что ее радует такая забота. Подумать только! Ездить домой на такси, чтобы не торчать в темноте на автобусных остановках! Что же, раз Джордж так сказал, она готова!
И она принялась накрывать на стол к ужину.
Поздно вечером об убийстве на сексуальной почве сообщили и в программе «Новости с Темзы». Илэйн скорбно покачала головой, а Джордж улыбнулся своей затаенной улыбкой.
Кэйт добралась до дому только в четверть двенадцатого. Она въехала на ведущую к дому дорожку и решила не ставить машину в гараж — слишком устала. Вылезла из машины и заперла дверцы, с трудом подавляя зевоту.
Парадная дверь открылась, как только Кэйт подошла, и женщина неопределенного возраста буквально втащила ее в прихожую.
— Входи, дорогая, раздевайся, ты, должно быть, замерзла! Ужин в духовке.
Кэйт мысленно улыбнулась: для матери она все еще восемнадцатилетняя девушка.
— А где Лиззи?
— В ванной, скоро спустится вниз. Ох, Кэйт, я узнала об этом кровавом кошмаре! Позор, настоящий позор! А преступник кто? Муж?
Кэйт прошла за матерью прямо на кухню, где на небольшой стойке бара, за которой они обычно завтракали, лежали наготове вилка и нож. Она залезла на стул перед стойкой и с благодарностью приняла из рук матери чашку дымящегося кофе.
— Нет, мам, это не муж.
Эвелин О’Дауд не слушала ее, что нисколько не заботило Кэйт: мать не имела привычки слушать кого-нибудь или что-нибудь.
— Обычно это совершают мужья или кто-то из родственников…
Эвелин открыла духовку, и у Кэйт от волшебного запаха бифштекса потекли слюнки.
— Смотри не обожгись, тарелка горячая!
— Спасибо, мам, это именно то, что мне нужно!
— Я еще испекла пресного хлеба — к бифштексу.
Тоненькая, небольшого росточка, Эвелин О’Дауд очень напоминала маленькую птичку. Ее пронзительные карие глаза впивались то в одно, то в другое, но ни на чем не задерживались подолгу. Черная одежда, которую она постоянно носила, подчеркивала ее хрупкость. За своей сорокачетырехлетней дочерью она ухаживала, как за десятилетним ребенком, и Кэйт любила ее.
Сейчас мать уселась напротив с чашкой кофе и неизменной сигаретой, взглянула на Кэйт, отломившую себе кусочек хлеба, сделала глубокую затяжку, выпустила дым и улыбнулась.
