Хорошо для фильма ужасов, но для правды жизни чересчур затейливо.
Если же маньячка все-таки не натуральная... то есть, вполне вероятно, уже и не маньячка вовсе, и даже не маньяк, а просто некий преследующий свои цели хладнокровный убийца... То на кой черт ему этот собачий поводок на моей шее? Лобовая улика, которая в первом случае действительно играет на взятый взаймы образ, а во втором ― грубо ему противоречит. Ибо опять-таки предполагает у осиротевшего семейства связь с маньячкой... нет, стоп... не с маньячкой, конечно, а с убийцей, который работает под маньячку... Тьфу, господи!
Я окончательно запутался.
У меня имелись на то смягчающие обстоятельства ― к только что полученной при исполнении служебных обязанностей травме следовало добавить бурные события прошедшей ночи. Наряду с захватывающими военными приключениями они включали также сексуальные подвиги, так что в данный момент не стоило требовать от меня еще и высоких интеллектуальных показателей.
Расслабленно выгружаясь из машины у своего подъезда, я мечтал об одном: поскорее добраться до койки. Но когда через каких-нибудь пару минут открыл дверь в свою квартиру, оказалось, что воспользоваться собственной кроватью не могу: на ней, подложив под спину сразу две подушки, удобно устроился старший опер нашего райотдела полиции Харин.
Я застыл на пороге.
Переутомленное сознание воспринимало окружающий мир порционно, не в силах зафиксировать панораму в целом.
Поэтому следом за Хариным я сначала увидел зама начальника того же райотдела по розыску Мнишина. Он сидел на табуретке у окна, уперев кулаки в колени, как Бонапарт на походном барабане.
Потом ― сорванную почему-то оконную занавеску, зацепившуюся о верхний шпингалет распахнутой настежь балконной двери.
И только после этого до меня дошло, что вообще все в квартире перевернуто вверх дном: выпотрошены ящики письменного стола, вывалены вещи из платяного шкафа, картины содраны со стен, а пол усыпан растрепанными книгами и бумажными листками, как на картине Репина «Арест пропагандиста».
Устало прислонившись к притолоке, я нашарил в кармане сигареты, закурил и, пустив в сторону незваных гостей струю дыма, со всей возможной нелюбезностью поинтересовался:
― Чем обязан?
― А можно не дымить? ― закашлявшись, недовольно попросил Мнишин.
― Понятно, ― кивнул я. ― У моей жилплощади появился новый хозяин. Меня уплотнили по приговору суда или так, руководствуясь революционным правосознанием?
