— Сегодня я говорила с отцом.
— Вот это я понимаю! Алиса отмахнулась.
— Ничего вы не понимаете. У меня не хватило духу сказать все до конца. Как подумаю, что меня ждет в Сантаринге…
Первую половину дня Паруп, как правило, проводил в своей каюте. Сегодня он пошел в кают-компанию. Ему хотелось встретить Валлию.
— Что я вижу! — воскликнул Паруп входя.
— Бутылку, что ли? — ухмыльнулась Валлия, продолжая накрывать стол к обеду.
— А что? Самый простой коньяк превратится в нектар, если его поднесет такая красавица, как вы.
— Вы и так качаетесь.
— Я? Я только применяюсь к обстановке. Корабль качается и я качаюсь вместе с ним. Еще поэт Фрицис Барда сказал, что жизнь — качели.
— Глядите, как бы совсем не закачало.
— Вашим алым губкам не идут такие слова. Бог дал женщине рот не для того, чтобы говорить, а для поцелуев.
— А мужчине руки для того, чтобы распускать их? Отстаньте, вы мне всю посуду перебьете!
— Ах так?! Чем я хуже вашего кавалера Цепуритиса? — Он налил себе коньяку, ни на миг не отрывая взгляда от Валлии.
— Никакой он мне не кавалер. А если бы пришлось выбирать между вами…
— Не похоже. О чем же вы вчера так мило шептались? Вы же не станете мне сочинять, что он пришел ночью поговорить о своей малярии…
— Господин Паруп, вы бы поменьше интересовались мной и побольше своей невестой.
— Что вы хотите этим сказать?.. Ах да, сейчас она придет обедать.
Паруп пересел на другой стул, подальше от Валлии, опорожнил рюмку.
— Ты девочка смышленая. Встретимся попозже.
— Алиса не придет.
— Что это с ней стряслось?
— А вам очень охота знать?
Паруп не успел ответить.
— Когда вы наконец научитесь правильно складывать салфетки? — раздался с порога голос Квиесиса. Разговор с Алисой испортил ему настроение. — Деревенщина! Вы, наверное, думаете, что кормите свиней.
— И не ошиблась бы, — шепнула себе под нос Валлия и захлопнула за собой дверь.
— Дорогой тесть, вы не романтик. Для чего женщине уметь складывать салфетки? Если она умеет вовремя постелить постель…
— Хорошо, что вы сами заговорили об этом… Паруп, до меня кое-что дошло. Зарубите себе на лбу: я люблю свою дочь и не позволю причинять ей боль. Никому! Хотя бы у вас было десять домов!
— У меня больше нет домов.
— Вы напились как свинья!
— Я не советую вам так непочтительно говорить о свиньях. Свиньи после смерти становятся беконом, и тогда никто не считает для себя унизительным набивать ими живот, корабельные трюмы и свои карманы… Да, а мы, вот живем, грубим друг другу и забываем, что теперь мои дома — наше общее имущество.
