Медленно тянулись минуты для Печального, Быстрого и Хитрой.
Они бдительно осматривали окрестности и с тревогой внюхивались в каждое дуновение ветерка. Одно утешало: хотя в туннеле не было видно ни зги, но и никаких тревожащих звуков из него тоже не было слышно.
Поначалу эхо еще доносило до них ритмичный стук копыт, но вскоре все стихло — видимо, Кусачий и Бубенций шли теперь шагом. Лишь время от времени вылетали из туннеля потревоженные мыши-кровососки. Ох и громко же они возмущались!
Наконец Хитрая заметила в густой темноте туннеля долгожданный сигнал.
— Ур-р-ра! Печальный был прав! — воскликнул Быстрый и первым бросился к черному зеву.
— Рано еще радоваться, Быстрый, — очень серьезно сказала Хитрая.
На самом деле, в глубине души она тоже ликовала. Но ей было обидно, что на этот раз Печальный оказался даже хитрее ее, Хитрой!
Все три лошади вступили под каменные своды. Дохнуло сыростью.
Туннель был пробит в скале давным-давно, еще во времена процветания Черного Города.
Князю Нелюде очень хотелось, чтобы в его горную крепость могли свободно проезжать большие подводы и повозки.
Не удивительно, что здесь и там стены туннеля были покрыты незнакомыми письменами и жутковатыми рисунками — скалящимися рожами уродливых чудовищ, танцующими скелетами и загадочными знаками черной магии.
Знаки и рисунки слабо фосфоресцировали в темноте, навевая жуть и смертное уныние.
Быстрый, хоть и хвалился знанием заклинаний, в глубине души ужасно боялся всякой чертовщины. Ему было легче сразиться с десятком волков, чем делать вид, что знаки на стенах совсем его не пугают.
Но Быстрый все-таки смог остаться таким же сдержанным, как Хитрая и Печальная — разве что прижатые к голове уши свидетельствовали о том, что ему очень не по себе.
Под крышей туннеля гнездились мыши-кровососки — они так любили ночь, что предпочитали не расставаться с ней никогда.
В сыром сумраке им было очень комфортно. Почти как людям пригожим майским утром в цветущем яблоневом саду.
Конечно, напасть на лошадей никто из них не посмел бы. Слишком неравны силы. И все-таки в алчных, бордово-красных мышиных глазах светилась одна и та же мысль: "Будь я побольше да посильней, уж я бы вам устроила, копытастые… "
Некоторые из мышей выражали свою ненависть к пришельцам, нарушившим их покой, негромким, но очень злобным шипением.
Это шипение действовало на нервы всем лошадям. В особенности же — Хитрой, которая с жеребячьих лет просто не выносила змей!
