— Я, конечно же, очень польщен…
— Ну, конечно, — вновь рассмеялась Ханна.
— Но…
— Пожалуйста, не чувствуйте себя обязанным окончить эту мысль. Думаю, я и так порядком вам надоела. А теперь прощайте. И простите.
Ханна улыбнулась, развернулась и ушла в дом болеть.
Когда некоторое время спустя она вернулась в сад, ее отыскала Аннабелла.
— Ну как? — спросила она.
— Никак.
— Честно говоря, мне кажется, что ты можешь успокоиться на его счет. Вот интересно, все поэты такие грязные? Ты видела его уши?
— Я как-то не присматривалась к его ушам.
— Тебе повезло. Только задумайся!
— О, да. Кому охота замуж за такие уши?
Подобная непочтительность вообще была характерна для Аннабеллы и потому не слишком задела Ханну, хотя впоследствии Ханна не раз мысленно возвращалась к этому разговору. Красота Аннабеллы была лишь фасадом, за которым скрывалась барышня ехидная, непостоянная, да и вообще бог весть какая. «Нимфа или дриада? — попыталась она передразнить его линкольнширский акцент. — Нимфа или дриада?»
Похоронив свои чаяния, Ханна чувствовала внутри себя только пустоту да отголоски болезни. Лишь бы теперь ей хватило сил увериться, что она, Ханна, была всегда, а Теннисон — нет. А там и день подойдет к концу. Дни проходят, как и всё остальное. Она из последних сил болтала с гостями и даже протянула потную руку для поцелуя щеголеватому Томасу Ронсли, которому ее представил отец. Этот Томас делал какие-то механизмы или что-то в этом роде и заработал на них кучу денег. Лишь потом, в постели, оставшись наедине с собой, она плакала и плакала без конца.
— Шшшшшш!
Элиза подняла глаза от счетов:
— В чем дело?
— Тише! — Мэтью прижал к губам палец и поманил ее тем же пальцем из дверного проема за собой.
Элиза подула на свежую запись, подсушивая чернила, и вышла вслед за мужем. Она обнаружила его у стены в прихожей, он же, заприметив ее, двинулся дальше. Она со смехом поспешила вдогонку.
— Куда ты меня ведешь? — окликнула его она.
Он присел на корточки и скрылся из виду. Когда она зашла за угол, он выпрямился в полный рост, сделал пируэт и вновь ее поманил.
— Дурачок! — она последовала за ним, посмеиваясь над его танцем.
В доме никого не было, гости разошлись. Он водил ее по всему дому, пока она не запыхалась, и, наконец, остановился у двери собственного кабинета.
— Ну что, зайдем?
Он улыбался. Усы шаловливо топорщились.
— С удовольствием! — выдохнула она.
Он распахнул перед ней дверь, и она вошла. И тотчас же увидела, к чему он ее так долго вел.
