Но ей вновь было в этом отказано. Услышав позади хруст шагов, она понадеялась, что звук их вот-вот затихнет, но шаги становились все громче. Она обернулась. Вся лужайка была в следах, словно в синих стежках. А над нею — серое небо, куда темнее земли: призрачное, вот-вот готовое разразиться грозой. Там, где следы кончались, она увидела ведьму Клару и дурачка Саймона, которые праздно глазели на нее, пиная льдинки.
Маргарет уставилась на Клару, на ее пухлые, плохо смыкающиеся губы, на свисающие ниже плеч грязные растрепанные волосы. Клара, несомненно, считала себя чувственной особой и даже ходила, покачивая бедрами и нарочито красуясь, но на самом деле чувственности в ней не было. Фигура у нее была самая обычная, да и лицо тоже казалось более кротким и здоровым, чем ее разум.
— Привет, Мария, — улыбнулась Клара. Назвать Маргарет Марией — это была ее обычная злая шутка. Маргарет промолчала. — Так ничего и не ответишь? — Маргарет продолжала смотреть на нее в упор. — Что, твой язык сожрали черти?
— Какие черти? — спросил дурачок Саймон, засовывая руки в карманы штанов и почесывая ноги.
— Я же тебе говорила.
Маргарет посмотрела на них еще немного и отвернулась к пруду.
Их голоса не умолкали, звучали еще какие-то фразы, наконец — отдельные слова, резкие и обидные. Но напрасно им казалось, что они смогут помешать Маргарет.
Около часа спустя она вновь услышала приближающиеся шаги. На этот раз ей на плечи опустились чьи-то руки. Ее развернули, и она увидела перед собой лицо доктора. Он сказал: «Маргарет, вы замерзли. Как давно вы тут? — Растер ее руки в своих ладонях. — Да вы дрожите. — Она и правда дрожала: эти мерцание и трепет были дрожью. — Пойдемте-ка в дом». Обхватив ее за плечи, он повел ее в Фэйрмид-Хауз, поближе к камину.
В его обильном, досадном тепле она постепенно перестала содрогаться. В неё влили горячий чай, сделав больно замерзшим зубам. Чай вздымался в ней волнами, раздувал изнутри. Она закрыла глаза, слова доктора бились об нее подобно мотылькам. И погрузилась в сон.
Элиза Аллен открыла дверь и увидела на пороге человека, чье лицо показалось ей вроде бы и знакомым, но бог весть откуда. Чтобы понять, как давно он не был в тепле, достаточно было взглянуть на посеревшую бугристую кожу его лица. Человек выдохнул себе на руки целое облако пара и улыбнулся.
— Не узнаешь меня, Элиза?
Стоило ей услышать его голос, его говор, как она узнала.
— Почему же? Ты Освальд. Заходи, заходи. А я и не знала, что ты будешь в наших краях. Мэтью не говорил…
