Исчез Лоу.
Получен приказ генштаба из Токио, согласно котором) должны быть подготовлены к принятию и базированию самолетов военно-воздушных сил на территории Маньчжурии 6 авиабаз, 10 оборудованных аэродромов, 10 аэродромов запасных и 40 посадочных площадок. Полная готовность к концу года.
Разыскивают Лоу. Подключены люди Кислицына и Семенова. Есть сведения, что Лоу бежал в Шанхай.
— …за особые заслуги перед органами Объединенного Государственного Политического Управления СССР наградить именным оружием. Оружие вручить по возвращении на Родину.
Полномочный представитель ОГПУ по Дальневосточному краю
Т. Д. Дерибас
— Служу Советскому Союзу!
— Дай обниму тебя, дружище!
— Ну и медведь ты, Василий. Задушишь…
— А ты держись. Или ослаб на белогвардейских харчах?
— Да нет, хотя харчи и жидковаты стали. Беляки тянутся с ложками к японскому котлу. Там каша пожирнее. В очередь становятся.
— Это я заметил. Борзых да легавых — туча. Меня всю дорогу один на прицеле держал, только на Большом проспекте отвязался, потерял в толпе. Чуют чужого, нюх отличный. Тут надо ухо держать востро…
— Мне Лоу уже пророчествовал печальный конец…
— Насчет мышеловки? Читали… Отбрось, пустое. Но с обстановкой считаться надо. Сложная обстановочка…
— Горяченькая… Так что предупреждение Лоу отбрасывать не следует. Мышеловка существует…
Мной усиленно интересуется Харбинская военная миссия
Все звали его Веселым Фыном — и в старом Фуцзядяне, где он жил с неведомых времен, и в Харбине, куда наведывался каждое утро. Именно Веселым Фыном и не иначе, хотя никто никогда не видел его улыбающимся. Могли бы назвать косым: левый глаз Фына смотрел не туда, куда правый. Или хромым: Фын припадал на одну ногу — когда-то где-то придавило ее бревном. Или лысым: ни одного волоса не росло на голове Фына. Наконец, худым: тонок был Фын, как болотный тростник. Так нет — веселым. С этим прозвищем и ходил он до седин в бороде, тощей мочалкой свисавшей на грудь Фына. Сам себя он тоже называл веселым. Переступив чужой порог, он представлялся:
— Вот пришел Веселый Фын!
Представлялся торжественно, с явным уважением к собственной персоне.
Так представился он год назад Борису Владимировичу Пояркову в его мастерской на Биржевой улице. Не склонив головы под низко висевшей вывеской с изображением черного сапога и красной туфельки, Фын вошел в крошечную комнатку, правильнее бы сказать — закуток под лестницей, и, подогнув больную ногу, чтобы опуститься на циновку у порога, а не на стул для заказчиков, сказал свое обычное.
