— Письмо пришло сегодня, — ответила Эванджелина.
Сестра Филомена взглянула на нее сквозь очки. Ее глаза стали еще больше и водянистее, пока она силилась разглядеть Эванджелину.
— И вы прочли его?
— Разумеется, — сказала Эванджелина. — Я вскрываю всю почту сразу же, как получаю.
— Это была просьба об информации?
Эванджелина не привыкла, чтобы кто-то сомневался, правильно ли она выполнила свою работу.
— Вообще-то, — сказала она, — это была просьба посетить наши архивы, чтобы найти особую информацию о матери Инносенте.
По лицу Филомены пробежала тень.
— Вы ответили на письмо?
— Я дала стандартный ответ.
Она не упомянула, что сожгла неотправленное письмо, — маленькая ложь, которая обычно ей несвойственна. Это было тревожным знаком — способность лгать Филомене не моргнув глазом. Но Эванджелина продолжала:
— Я знаю, что мы не разрешаем любителям доступ к архивам. Я написала, что мы обычно отклоняем подобные просьбы. Разумеется, в вежливой форме.
— Прекрасно, — проговорила Филомена, с интересом изучая Эванджелину. — Мы должны быть очень осторожными, открывая посторонним двери нашего дома. Мать Перпетуя дала специальное приказание отклонять все просьбы подобного рода.
Эванджелина не удивилась, узнав, что мать Перпетуя так печется о монастырской коллекции. Она была неприветливой и неразговорчивой, и Эванджелина видела ее нечасто. Перпетуя была непоколебима, управляла монастырем твердой рукой, и старшие сестры восхищались ее бережливостью, хотя и не одобряли ее современных взглядов. А мать Перпетуя пыталась заставить их принять реформы Ватикана, убеждая сменить тяжелые шерстяные одеяния на одежду из более легких тканей. Но сестры отказывались.
Когда Эванджелина собралась выйти из кабинета, сестра Филомена кашлянула, давая понять, что еще не закончила и Эванджелине надо подождать.
— Я много лет работала в архиве, дитя, и очень внимательно рассматривала любую просьбу, — сказала Филомена. — Я отказала многим надоедливым исследователям, писателям и псевдорелигиозным людям. Быть стражем ворот — большая ответственность. Хотелось бы, чтобы вы сообщали мне обо всех необычных письмах.
— Разумеется, — сказала Эванджелина, смущенная горячностью Филомены.
Любопытство взяло верх, и Эванджелина добавила:
— Меня кое-что заинтересовало, сестра.
— Да? — отозвалась Филомена.
— Вам известно что-нибудь необычное о матери Инносенте?
— Необычное?
— Что-нибудь, что могло бы понадобиться частному исследователю-консультанту, специалисту по истории искусств?
