— А ты что тут делаешь?! — грозно спросил Владыка Гавриил, заметив меня.
— Просто пришел вас навестить, — испуганно пролепетал я.
Владыка мрачно оглядел меня с ног до головы.
— Ну, заходи, — сказал он, пропуская меня в номер.
Мы просидели с ним до позднего вечера. Владыка уже никуда не торопился. Он заказал в номер бутылку коньяка и какую-то еду. Мы вспоминали Печоры, Владыка рассказывал, как он открывал храмы в своей далекой епархии. Рассказал он, что два человека, только что столь неучтиво выставленные им из номера, были представителями какой-то альтернативной «церкви», называющие себя «катакомбниками». Узнав, что епископ Гавриил отстранен от должности, они пришли к осужденному и, естественно, обиженному архиерею с предложением стать епископом в их «церкви». На что Владыка Гавриил им ответил:
— Ну уж нет! Я в нашей Церкви крестился, здесь стал монахом, священником, епископом. Может, конечно, и плохим епископом, если Церковь меня запретила. Но в этой Церкви я родился, в этой Церкви я и умру! Поэтому…
Далее последовала та самая, и, конечно же, совершенно не подходящая для архиерея тирада о мерзавцах и о спуске с лестницы, невольным свидетелем которой я оказался.
***
Владыка уехал в Хабаровск. Мы изредка переписывались. В письмах он открылся для меня с совершенно неизвестной стороны. Одно из писем начиналось словами из Псалтири, которыми царь Давид с благодарностью обращался к Богу в момент самого тяжелого испытания в своей жизни: «Благо мне, яко смирил мя еси!» Это было поразительное письмо. Но, кажется, в суете и круговороте дел я так и не ответил на него.
Спустя три года с Владыки Гавриила было снято запрещение, и его направили епископом в город Благовещенск.
Я к тому времени уже служил в Сретенском монастыре. Приезжая в Москву по делам, Владыка стал останавливаться в нашем монастыре, чему я и братия были искренне рады. Один раз Владыка Гавриил съездил и в Печоры. Рассказывают, на его службу собралось множество людей. Как водится, забыты были все старые обиды. Некоторые монахи и прихожане плакали, подходя к нему под благословение. Растроган был и Владыка. Больше он в Печоры не приезжал.
У нас в Сретенском нередко стали останавливаться и священники из Благовещенской епархии. Как-то я не удержался и спросил у них, каков их архиерей. Добрый или грозный?
— Сам-то он очень добрый… Но — такой грозный!
Дальше последовали рассказы, из которых я окончательно заключил, что характер не лечится.
