Чтобы научиться писать «по-новому», надо вспомнить, как это делается по-старому. Многие авторы, оказавшиеся впоследствии известными и любимыми писателями, начинали с того, что сочиняли для своих детей: Милн, Толкиен, Николай Носов… (Вы знаете какого-нибудь современного «серьёзного» писателя, сопоставимого с Носовым по масштабу влияния на умы нескольких поколений? Я нет.) А уж читатель-то (серьёзный, наивный, массовый) к чтению детской литературы давно готов.
Подобное лечат подобным, и впору вспомнить, что одним из очень важных аспектов современного состояния «ситуации постмодернизма» является «кидалтовость» (от «kid», малыш, и «adult», взрослый; слово сочинили специально, потому что старое «инфантильность» выражает особенность индивидуального характера, а не социологическую проблему).
Смысл же проблемы вот в чём: современные горожане не принуждены заботиться о своей жизни, за них это делают государства, корпорации и научно-технический прогресс (то есть все различные «технологии»: социальные, политические, технические: просто нажми на кнопку — и не будет болеть). Собственных детей заводить они тоже не особо торопятся. Вот и живут сами, как дети: ходят на флешмобы, играют в компьютерные игры, читают «Гарри Поттера» и смотрят «Пиратов Карибского моря». Ведущая киноиндустрия давно уже ориентирована на психологический возраст зрителя в 12–14 лет. Литература, особенно наша литература, — пока нет. Постмодернизм, конечно, над этим уже работает, но пока слабо, и у желающих побороться с ним есть время вклиниться.
А от публикации десятка-другого статей на тему «постмодернизм издох и не оставил детей» ничего не изменится. Давайте лучше думать о своих детях.
Как изготовить бомбу
Я книжный редактор. Моё партийное задание — придумывать продажные книжки. Звоню знакомой писательнице:
— Слы, старуха, надо забабахать такую повесть: девушка, тридцать лет, свободна-незамужем, море мужиков, все козлы, детей нет. У сестры сын, племянник, четыре года, душка, она обожает его и хочет детей. Работает в роддоме к тому же. Согласна уже на без отца, не получается. Тогда она удочеряет одну, лёконькую такую, как пёрышко, хоть с виду бутуз, и Бог сразу всё даёт — и мужика нормального, и беременность, и покой душе. Семь-восемь листов. Бомба?
— Бомба, — говорит. — Через месяц звони.
Через неделю, как положено, начинаю паниковать:
— Слы, старуха, ну чё у тебя там?
— Пишу, — говорит. — Правда, у меня получается чуть-чуть по-другому. Один человек узнаёт, что тяжело болен. Это заставляет его пересмотреть своё отношение к жизни…
