Если пропустить, получится так. Женщина-филолог с мужем-размазнёй и голодным ребёнком — перестройка, нечего есть. Женщина-филолог идёт работать в мебельный бизнес. Там она оказывается самой умной и очень хорошо с этим бизнесом управляется, но её начальник, в которого она слегка влюблена, вечно норовит кого-нибудь обмануть, а ещё лучше — убить. (И его норовят, жизнь такая.) Женщина-филолог его жалеет, но в конце концов не выдерживает моральных испытаний и возвращается в нищету.
Здесь, в нищете, она предаётся желчным размышлениям на тему «Жизнь устроена не так, как учит русская классическая литература» и рассматривает витрины, содержимое которых ей снова не по карману.
Для удобства чтения есть пара сюжетных завлекалочек: начальника-красавца то ли убили, то ли не убили, и с подругой героиня живёт, как муж с женой (в хозяйственном аспекте, без пошлостей), но в целом — вы хотели серьёзный роман? Соблаговолите: серьёзный роман. Отчего же хочется закричать: «Нет, я не хотел, это не я»?
Серьёзность «Терракотовой старухи» натужна, вроде выпученных глаз, когда подследственный старается не моргать. Все действительные нравственные проблемы, угадываемые в закоулках фабулы, решены за кадром, устранены в зародыше, абортированы. Муж — слизняк, тут и вопросов нет. Тьфу на него. Родители померли — и шут с ними, тоже тьфу, тоже слизняки, совки-идеалисты, блаженное дурачьё. Дочка выросла, отпочковывается от мамы, жалко, конечно, но тоже шут с ней. И в образовавшейся пустоте начинаются какие-то изысканные декадентские страдания вокруг великой русской литературы и кофточек.
Такое чувство, что героиня не может озаботиться ничем серьёзным — душа её заполнена исключительно бытовым, бабским, и автору это очень не нравится. Автор знает, что в литературе так не положено. Но вместо того чтобы дотащить себя и читателя до понимания настоящей высоты бабского в своей героине (бабское может оказаться настолько важным, что и вообразить трудно), подшивает к ней «философскую проблематику» типа несоответствия опыта литературы опыту жизни. Когда подобным занимается мужчина, это ещё нормально (может, он Пелевин, может, ему за это платят деньги), а когда женщина — выглядит не очень, как если бы Пелевин грудью кормил детей.
У Степновой многие герои — уроды и сволочи (например, похотливый академик или его вдова-монстр), но как-то всё равно они для тебя свои. Автор их всё равно жалеет и любит. (Можно и не простив любить.) Это, извините, уже не «мастерство языка», это настоящее, высшее мастерство.
