Для Милославского — уже невозможно любить ВСЁ ЭТО, для его героев — ВООБЩЕ ЛЮБИТЬ, а сострадает он только этим двум (своей и их) невозможностям.
Вот, собственно, когда это у нас случилось, тогда страну и профукали. Любовь преображает безобразное и претворяет злое, а наблюдательность, талант — нет. Перестали преображать и претворять (осаживать зло в себе, наружу выпуская только добро) — и миф закончился. Закончился миф — закончился мир.
Нет, это не злая литература. В малых дозах она приятна — пьянит. Порекомендовать её читателю — всё равно что предложить водки, а какой же русский не любит быстрой езды? Плохо только, что тормозить не умеем, забываем закусывать, забываем, что воду-то тоже неплохо иногда пить.
Это только «хлеб да воду» можно без задней мысли читать, а за чистым спири-тусом искусства глаз да глаз нужен! Ни на минуту не забываем — «о чём», «почему», «зачем».
Наши жёны в пушки заряжёны
Начнём с во-вторых.
Во-вторых, читатели современной художественной прозы — это женщины. На восемьдесят с лишним процентов.
Мы ошибочно считаем это «болезнью рынка», досадной нестыковкой спроса и предложения. Пишут-то «настоящую литературу» преимущественно мужчины. И пишут не для женщин — «для всех»!
…А «все» — это преимущественно мужчины. Повторяя в пыль истёршуюся банальность: «Настоящая литература не бывает мужской или женской», — мы подразумеваем, что настоящая литература бывает только мужской. Исключения подтверждают правило.
Как там Борхес учил? В мировой литературе «историй всего четыре»?.. Вспомним, что это за истории.
1. «Об укреплённом городе» — считай, о войне.
2. «О возвращении» — так это ведь именно мужчины всё время куда-нибудь уходят и откуда-нибудь возвращаются: с войны, охоты, из командировки, от любовницы, наконец. Женщине принадлежит очаг, мужчине — остальной мир.
3. «О поиске» — предшествует пункту два.
4. «О самопожертвовании бога» — а бог кто? Только не надо демагогии, взгляните на икону, там всё понятно.
Кстати, о религии: здесь ситуация с литературной один в один. Бог — мужчина (священник покамест тоже), а прихожане кто? Учтём ещё, что две трети от невеликого числа встреченных нами в церкви мужчин приведены сюда жёнами. Не то чтобы силком, но инициатива исходила от них.
Нынешний литературный кризис — это часть духовного кризиса мужского мира. В самой жизни не осталось пищи для высокого художественного осмысления — все привычные темы опошлены и оплёваны. Вместо войн — «контртеррористические операции» и «меры по восстановлению конституционного порядка», а что великого напишешь о мерах по восстановлению конституционного порядка? Вместо народа — «избиратель» да «потребитель», вместо любви к женщине — секс-индустрия. Не осталось даже «свинцовых мерзостей» и «пошлостей быта» — одни только пошлости и мерзости в чистом виде.
