Упирающаяся натура | страница 21
А жизнь? А если не получаешь удовольствия от жизни?
Нет смысла жить?..
Когда автор начинал эту книгу, он ещё не знал, о чём она будет. Не было у него готового замысла. «Писал как жил» — не особо надеясь догрести до финала. Это, кроме шуток, жуткий непрофессионализм. Надо писать, ощущая границы. (Хорошие стихи, говорят, сочиняются с последней строки, иначе финал будет «пришит».) Из такого авторского «незамысла» должно было ничего не получиться. Должно было. Но есть романы, «смысл и назначение» которых выходит далеко за рамки литературы (см. эпиграф).
Я, честно, не знаю: велика ли заслуга Валерия Былинского в том, что книга у него всё-таки получилась. Можно ли тут вообще говорить о художественном тексте — или лучше только о поводе, случайном поводе к превращению, которое может произойти с читателем?..
А может не произойти.
Я разговаривал с разными читателями. Одни говорят: «Я заплакала», «Я испытывал боль и счастье, я плакал» (можно усмехнуться этому обилию слёз, а можно вспомнить: это только носы у всех людей разные, а души-то одинаковые). Другие пожимают плечами, досадливо морщатся или начинают подсчитывать количество случившихся на страницах половых актов.
Я эти акты и сам страсть до чего не люблю. А также философские диалоги и вообще все современные романы толще трёхсот страниц. Но вот в чём загвоздка. Мне, положим, многое не нравится из того, что было в моей жизни. Но ничего из этого я не могу изменить. В книге действительно полно «слабых мест»: повторов, затянутостей, неприятных сцен и неприятных поступков (одному читателю, например, не нравится, что герои курят), но я убеждён: если «причесать» текст, книги не будет. Убери плохое — и не станет хорошего. И вообще: жизнь не для того, чтобы приятно было. В ней ещё обязательно должно быть много такого, от чего неприятно. Например, стыд.
Поэтому, кстати, я не разделяю чувств тех людей, которым отчаянно не нравится обложка книги. Мне она тоже не нравится. Но я догадываюсь, что так нужно.
«Не согрешишь — не покаешься».
Не испытав острейшего стыда за героя (я бы даже сказал больше — за автора и его текст), не будешь готов к прочтению тех самых двадцати восьми последних страниц, которые неслучайно называются так же, как весь роман, — «Адаптация».
«Не согрешишь — не покаешься». Это не о том, что можно грешить. Это о том, что грех неизбежен. Ни один человек, будь он хоть наипервейший праведник, не свободен от дурных поступков и мыслей. А вот покаяния избегнуть можно. И «праведникам» это удаётся с особой лёгкостью. Они же ведь живут «по закону» и если в чём и каются, то, как правило, «в отдельных недостатках». В том, что могли бы быть ЕЩЁ ЛУЧШЕ. (Помнится, Остап Бендер тоже гордился тем, что «чтит уголовный кодекс».)