Я одет во фланелевые брюки, белую рубашку без галстука и спортивную куртку. Никаких запонок. Туфли без шнурков. Я всегда так одеваюсь, когда приезжаю в Германию. Тогда раздеваться быстрее.
— Ваше имя?
Почему бы мне не ответить ему, что об этом можно прочитать в паспорте, который у него в руках? Но я так не говорю, поскольку давно уже понял, что это не имеет смысла. Если скажешь так, то полчаса потом просидишь в транзитном зале, пока они будут делать вид, что звонят куда-то, и вся эта процедура продлится в пять раз дольше, чем обычно. Пару раз, семь лет назад, я отвечал именно так. Тогда мне было четырнадцать, и я не все понимал. С тех пор я поумнел.
С любезной улыбкой я отвечаю:
— Меня зовут Оливер Мансфельд. Я сын, а не отец.
Тот, что за стойкой, даже не слушает, не произносит ни звука, а наклонившись, ищет что-то.
— Слева, в верхнем ящике, — говорю я.
— Что?
— Список лиц, находящихся в розыске, — отвечаю я. — Если у вас последнее издание, то он на странице 134 в нижней предпоследней строке. Он отмечен там.
— Кто?
— Мой отец.
Он и вправду послушно вынимает перечень с указанной мною полки и ищет 134 страницу. При этом он слюнит палец. Потом ведет им вниз по странице, хоть я и уточнил, что отец значится в самом низу, находит его и читает, что там написано, беззвучно шевеля губами.
Другой, тот, что перекрывает мне выход, между тем спрашивает:
— Откуда вы прибыли?
Я научился за последние семь лет очень многому и поэтому не отвечаю: «Вам это так же хорошо известно, как и мне. Когда мы кружились над посадочной полосой, контрольная башня уже сообщила вам о моем прибытии». Я отвечаю мягко и вежливо:
— Из Люксембурга. Как обычно.
— Что значит — как обычно?
— Это значит, что я всегда прилетаю из Люксембурга.
— Его семья живет там, — говорит тот, что за стойкой, закрывая книгу. — Здесь так написано.
Дальше все идет по установленному правилу, может, расспрашивают подробнее, поскольку им сейчас больше нечем заняться.
— Куда вы направляетесь?
— На Таунус. Завтра начинаются школьные занятия.
— В каком вы классе?
— В восьмом.
— В двадцать один год?
— Да.
— Выходит, вы трижды оставались на второй год?
А парень-то не промах. Спокойно, будем вежливыми и любезными.
— Так точно. Я очень плохой ученик. Математику и физику совершенно не понимаю. Я идиот. Но мой папа настаивает, чтобы я сдал выпускные экзамены в гимназии.
То, что папа настаивает, — чистая правда. То, что я идиот, — неправда. Я неплохо разбираюсь в математике и физике. На второй год я оставался, чтобы досадить отцу. И мне это удалось. Он бесился несколько недель. Для меня это было самое счастливое время за последние семь лет. Я завалю и выпускные экзамены. And how!
