— Мерзко.
— Почему же? Он хочет порку. Лиззи задает ему ее. That's love.[22]
— Не говори так.
— Возможно, он обращался с подобной просьбой и к матери, а она отказала. Или плохо выполнила. Удовлетворить мазохиста, видимо, не так уж и просто. Ну, он и выбрал ту, которая его так хорошо порола. Ты бы видела ее! Настоящая мегера.
— Отвратительно.
— Я говорю правду, а она всегда отвратительна.
— У нас ничего не получится.
— Почему?
— Потому что ты такой.
— Но ты точно такая же.
— Да, — говорит она и снова по-детски смеется. — Это правда.
— Это будет самая великая любовь на свете, и она не кончится, пока один из нас не умрет.
— Sentimental fool.[23]
— Ага, ты тоже знаешь английский?
— Да.
— Конечно. Каждой немке после войны досталось по американскому возлюбленному.
— Ты что, спятил? Как ты со мной разговариваешь?
— Ах, простите, милостивая государыня, у вас такого не было?
— Три!
— Всего? — спрашиваю я. — Ну и ну! На чем я остановился?
— На мазохизме отца, — отвечает она и все смеется.
— Боже мой, боже мой, ну и разговор!
— Верно. Говорю тебе, он типичный мазохист. Я стал за ним наблюдать, пристально и долго, когда нашел плетки. И за тетей Лиззи. Как она командует. Как смотрит на него. Как просит огоньку, когда хочет закурить сигарету. И затем возится, прикуривая, так долго, что отец обжигает пальцы. Им это нравится, еще как нравится. Обоим!
— Оливер, этот мир гадок. Если бы не Эвелин, я бы наложила на себя руки.
— Ах, брось! Очень немногие накладывают на себя руки. Что ты думаешь, и я частенько играл с этой идеей! Мы с тобой слишком трусливы для этого. К тому же у тебя все хорошо! Ты — богатая женщина! У тебя есть любовник. А теперь еще и я. Если хочешь, можешь проверить, кто лучше…
— Оливер!
Я говорю именно те вещи, о которых не хочу говорить.
— Прости, пожалуйста. Я веду себя несносно. Я говорю именно те вещи, о которых не хочу говорить.
— Я тоже, я тоже! Все время! Возможно, ты прав, и это будет любовь. Это было бы ужасно!
— Нет, нет. Одно я тебе сразу скажу: я для тебя никогда не буду таким, как Энрико! Я не поцелую тебя, не прикоснусь к тебе, если мы не будем по-настоящему любить друг друга.
Она снова отворачивается и тихо произносит:
— Это были самые прекрасные слова, когда-либо сказанные мне мужчиной.
